Володя откинул шинель и снова вытянулся на спине, положив руки под голову. Какой-то пожилой солдат рассказывал о фронте. В темноте мелькала ярким пятнышком его цигарка. Солдат говорил о "бешеной артиллерии". Сначала Сомин не обращал внимания. Ему надоели эти рассказы о немцах и их вооружении. Но скоро он начал прислушиваться. Речь, оказывается, шла не о немецкой, а о нашей артиллерии. На передовой появились какие-то новые пушки. Этих пушек немцы боялись.

Солдат взмахнул рукой, и огонек его цигарки вскинулся высоко вверх:

– Бешеная артиллерия! Она все сжигает. Даже танки. Громадные машины вдруг приезжают на передовую, и тут же начинается такой грохот, будто бьют сто артполков.. Огонь летит по небу, а потом сразу становится тихо, и неприятель долго еще не стреляет с той стороны. А машины уже ушли. Раз! и нету. А на том месте, где они были, остается черная выгоревшая трава.

Рядом с Соминым лежал шофер Ванька Гришин. До войны он работал слесарем на заводе "Компрессор". Познакомились они уже здесь, на формировочном.

– Брешет!
– сказал Гришин.
– Заливает.

– А может быть...

– И, говорят, весь расчет погибает, когда та пушка стреляет, продолжал рассказчик.
– Одно слово - бешеная артиллерия.

Никто не стал с ним спорить. Гришин пошел в коридор раздобыть у кого-нибудь на закурку, а Володя лежал и думал об этом непонятном роде войск. "Вот бы попасть туда. Невозможно, чтобы расчет погибал при ведении огня. Ерунда!" Глаза слипались. Может быть, это все только пригрезилось в полусне?

Его разбудил чей-то громкий голос. Посреди комнаты стоял молодой командир в черной форме с золотыми нашивками на рукавах.

– Есть здесь зенитчики, спрашиваю?
– повторил он.
– Забираю в моряки!

За ним стояло двое матросов с наганами и плоскими штыками в ножнах на поясе. Гришин тоже не спал. Он толкнул Володю в бок:

– Пойдем?

– Так ты ж не зенитчик.

– Все равно. Лучше, чем валяться здесь на нарах и слушать всякую муру. У них - сразу видно - порядок.

– А бешеная?

– Черт с ней!

– Пошли!

Сомин слез с высоких нар и подошел к командиру в черной шинели:

– Товарищ командир, я хочу быть моряком!

Ясные, доверчивые, широко открытые глаза уверенно смотрели на командира.

– Будете!
– ответил он.

Моряки, как видно, спешили. Командир быстро отобрал человек десять и записал их фамилии в блокнот.

– Бумаги оформят без вас. Клычков, проводите к машине!

Коренастый круглолицый матрос сделал шаг вперед:

– Есть, проводить пехоту к машине!

Командир окинул его суровым взглядом:

– Проводите матросов к машине. Ясно?

– Ясно, товарищ лейтенант.

Грузовик мчался по пустынным улицам. По темному небу метались бледные полосы прожекторов. С крыши Главного почтамта били зенитки, и их разрывы вспыхивали во мраке. Машина круто повернула у Кировских ворот.

– Вот тебе и матросы! Никогда не думал, - сказал Гришин. Потом он обратился к моряку: - Слушай, Клычков, так тебя, кажется?

– С утра был Клычков.

– Ты скажи, на каком море будем воевать?

– Там увидишь. Недалеко.

Ехать оказалось действительно недалеко. Машина вкатилась во двор, просторный, как площадь. В большой комнате прибывших встретил широкоплечий моряк с боцманской дудкой на шее:

– Скидайте мешки и шинеля!

– Прямо на пол?
– спросил Гришин. Клычков хрипло хихикнул. Боцман сердито посмотрел на него и ответил Гришину:

– Запомни себе раз навсегда: это не пол, а палуба. Мешки и шинеля в руки - и вверх по трапу в каптерку. Получите робу - и в баню. Клычков, бегом на камбуз. Передашь коку приказание накормить, а после ужина проводишь матросов в кубрик номер четыре. И смотри, чтобы без всякой твоей травли!

Поток непонятных слов ошеломил Володю. Гришин хотел было расспросить, как это все называется по-русски, но разговаривать было некогда.

Через пятнадцать минут, выйдя из-под горячего душа, они уже надевали новую форму - темно-синие фланелевки, черные брюки. Круглая и красная, как медный таз, безбровая физиономия Клычкова расплылась в улыбке:

– Не так ремень надеваешь! В правую руку бери пряжку, чтоб якорь лапами книзу.

Эти слова относились к неуклюжему, медлительному украинцу Писарчуку. Писарчук невозмутимо снял ремень и надел его как надо. В этот момент вбежал худощавый матрос. Бескозырка тончайшим блином чудом держалась на его рыжеватых вихрах. Легко перепрыгнув через барьер, отделявший душевую, он подошел к Сомину и протянул руку.