Будили уснувших шоферов, вытаскивали из-под брезентов продрогших бойцов, сопровождавших машины на передовую.

Эти машины везли к фронту снаряды, патроны, сухари, перловую крупу, красные бараньи туши, шинели, бинты, махорку - все, что каждодневно отнимает в огромных количествах у страны фронтовой солдат, не давая взамен ничего, кроме своей крови. Но, оказывается, мало одной крови. Фронт - не только свист осколка и грохот бомбы. Фронт - черный труд через силу, без отдыха и срока, грязь по колени и грязь под рубахой, мокрый сухарь, ледяная кора шинели, обломанные до корней ногти и глоток болотной воды из-под колеса.

Эту истину Сомин крепко усвоил в зимние месяцы в щели Шапарко, у станицы Шапсугской.

– И дал же черт такие название!
– сказал кто-то из сидящих у костра. От мокрых сапог, протянутых к огню, подымался пар. Шипел сырой валежник. Закопченный котелок не хотел кипеть.

– Это такое племя здесь жило когда-то. Горцы - шапсуги. Очень воинственные люди, - объяснил Сомин.

– Чего ж эти воинственные люди, дурни они этакие, жили в такой мрази, когда за перевалом - море, а чуть подале Геленджик, сады...

– Ну, в Геленджике тоже не сахар!
– вставил свое слово шофер машины, направлявшейся из Геленджика в Шапсугскую.
– Там сейчас норд-ост валит с ног, а немцы бухту минируют.

– Хрен с ними, хай минируют, - ответил тот, кто интересовался этимологией названия станицы.

– Много ты понимаешь! Мины морские здоровейшие спускают на парашютах, а норд-ост тащит их в море. Так, немцы, чтоб не обмишулиться, кидают с запасом - далеко от берега. Сядет такая дуреха на крышу - и целого квартала нет, как корова языком слизнула!

Сомин с трудом разогнул колени, встал и, прихрамывая на обе ноги, пошел к дороге:

– Подъем, товарищи! Отдохнули.

Матросы на ходу докуривали цигарки, обжигая пальцы остатками драгоценной махорки.

– Подкладывай ветки под колеса. А ну, взяли! Р-раз, еще раз!

Заливая толкающих грязью, бешено буксовало заднее колесо. Взвизгивал, фыркал и снова глохнул мотор. Над Кабардинским перевалом таяла новогодняя ночь. Обычная ночь, без всяких подвигов.

Возвращаясь на рассвете, Сомин зашел по дороге в санчасть. Ноги болели так, что он был не в состоянии дойти до своего подразделения. Санчасть помещалась в самой станице, во второй избе от угла, рядом со штабом. Войдя, Сомин увидел Людмилу, которая выделялась среди всех окружающих бодрым и опрятным видом.

– Ты что такой хмурый, Володька? Опять всю ночь таскал машины?

– Ага! И потом ноги очень болят. С Новым годом тебя! Юра здесь?

– А я забыла, что Новый год. Вот жизнь!

– Юра здесь, Людмила?

– Какой Юра?

– Ты что - спьяна или спросонок? Старший военфельдшер, твой начальник.

– Нет больше старшего военфельдшера. Добился-таки своего. Вчера была целая катавасия. Немцы просочились в балку Железную, и Юра там был, как на грех. Собрали с Клычковым каких-то солдат и ударили в штыки. Представляешь?
– Она подала Сомину горячую кружку и два куска сахару. Скидай шинель. Погрейся.

– Ну, и дальше? Бодров что-то говорил на этот счет.

– По штату положен в полку командир взвода автоматчиков. Так представляешь, после этого случая Горич упросил капитана третьего ранга назначить его на эту должность.

– А санчасть? Что-то ты заливаешь, Людмила. Не знал за тобой этой способности.

– Ты пей и молчи. Я еще налью. В полковой санчасти положены два врача, сестра и санинструкторы. Скоро приедет к нам доктор. А Юра посмотришь, так и закрепится строевым командиром. Клычкова взял себе помкомвзводом.

– Комедия!
– отозвался из-за стола матрос, который зачем-то пришел в санчасть и тоже остался пить чай.
– А ты что ж, Людмила, не идешь командиром батареи?

Сомин засмеялся:

– Она уже была. Помнишь, как ты подавала команду по самолету?

– И не хуже тебя. Скидай сапоги! Что у тебя с ногами? Вот приедет новый доктор, уйду отсюда непременно.

Сомин поморщился, снимая сапог:

– Ч-черт, болит! Куда ж ты уйдешь? В разведку?

– Почему обязательно в разведку? К тебе, дураку, пойду самолеты сбивать.
– Она нетерпеливо дернула мокрую портянку и ахнула:

– Володенька, милый, как же ты ходишь?

Нога была покрыта громадными нарывами. Некоторые уже лопнули. Гной смешался с грязью, которая натекла через голенища во время ночной работы. Потянуло запахом падали. Людмила, намочив кусок марли в перекиси водорода, принялась счищать гнойные корки:

– Это от грязи, от сырости. Ты уже не первый такой приходишь. Подожди! Сейчас смажу иодом.

Когда перевязка была закончена, Людмила дала Сомину новые байковые портянки, свои должно быть. А вонючие, пропитанные гноем бросила в ведро: