– Почему именно это?
– спросила Марина.

В своих симпатиях и антипатиях Земсков всегда обладал завидной ясностью, если не считать того вопроса, который занимал его сейчас больше всего.

– Мне нравятся такие люди, как героиня Стендаля. Я просто благодарен ему за то, что он сделал ее именно такой.

– Какой?
– Она старалась понять его мысль.
– Чем она лучше других романтических героинь?

– Надежная душа! Вы понимаете, что это значит?

– Кажется, понимаю. А вам, Андрей Алексеевич, довелось встретить надежную душу?

На этот вопрос ответить было труднее.

– Вы знаете, о чем я думал в ту ночь, когда лежал на полу среди раненых в вашем приемном покое?

Марина умела хорошо слушать. Это дано не каждому - слушать так, чтобы собеседнику хотелось высказаться до конца.

– Я думал о том, что скорее всего не смогу вернуться в строй. Я привык к тому, что нужен армии, моим начальникам и подчиненным. Но я им всем нужен именно как артиллерийский разведчик. Если я перестану быть им, то не буду нужен даже как товарищ. Меня пожалеют, мне помогут, но я не испытаю больше чувства собственной необходимости для тех, кто стал моей единственной семьей. У меня есть мать. Я ей нужен всегда - нужен, чтобы заботиться обо мне, тревожиться за каждый мой шаг, чтобы жить ради меня. Но, если разобраться, то нужна мне - она, а не я ей.

– А у меня нет матери, - тихо сказала Марина.

Земсков понял, что Марина, не будучи на фронте, пережила, быть может, больше его.

– В декабре сорок первого она умерла под Москвой, в нетопленой даче, потому что некому было оказать ей помощь. Я тогда поняла, что если болен близкий человек, то самый лучший профессор - знаток Лермонтова и Блока не стоит самого заурядного фельдшера.

Она молчала довольно долго, потом вспомнила о своем собеседнике:

– Простите, Андрей Алексеевич, я перебила вас.

– Нет, я слишком много говорю о себе. Вообще это - не моя привычка. Не знаю, почему так получилось.

– Со мной многие молчальники начинают говорить.
– Марина сказала это, вовсе не желая обидеть Земскова, но он ясно почувствовал черту, которую она провела между ним и собой, поставив его в ряду многих. Ему стало досадно, но он усилием воли подавил это ощущение. "Зачем портить большой человеческий разговор необоснованными эгоистическими претензиями?"

– Скажите, Марина, а отец ваш... Он где?

– Мой отец - главный хирург нашей армии. Вы его видели, Андрей.

Впервые Земсков назвал ее не мысленно, а в глаза просто по имени, и она немедленно ответила ему тем же. Земсков не мог этого не заметить. Только что проведенная черта снова исчезла. Этот пустяк взволновал его. Ночью, наедине с женщиной, которая не могла не нравиться, он почувствовал себя уже чем-то связанным с ней и внутренне радовался своему мнимому освобождению от той любви, которая пришла сама, как прилетает непрошенный снаряд.

Марина помогла ему вернуться к прерванной теме:

– Вы говорили о надежной душе Ванины Ванини, а я спросила, нашли ли вы для себя "надежную душу?" - Она сняла белую шапочку, встряхнула светлыми волосами, словно освобождаясь от своих мыслей.

– Не многим удается найти ее, - неопределенно ответил Земсков.

– Вы хотите сказать, что нашли?
– Марина чуть наклонилась вперед через столик, и Земсков почувствовал на своем лбу прикосновение ее легких волос.

Сейчас он схватит ее за плечи, пригнет к себе, поцелует. И она ответит на поцелуй. Оба они понимали это. Еще мгновенье, и он сказал бы: "Да, нашел - тебя!"

Земсков не мог бы объяснить, что удержало его тогда от этого порыва. Может быть, где-то на самом краю сознания возникла перед его мысленным взором бурливая речка Курджипс и девушка, которая вырвалась у него из рук, когда он хотел перенести ее через поток.

Андрей поднялся с табуретки. В то же мгновенье, возможно, долей секунды раньше, поднялась Марина.

– Счастлив будет тот, кто найдет вас, Марина. Или, может быть, уже нашел?

Она постояла, глядя на него снизу вверх, сквозь сеточку разлетевшихся волос, потом надела свою полотняную шапочку:

– Идите, Андрей. Уже очень поздно. Хорошо, что мы поговорили сегодня. И мы еще не раз будем говорить... о литературе. Погодите! Я вам скажу еще кое-что. Год назад я прогнала глупого мальчишку в военной форме. А я была для него, наверно, той самой "надежной душой". Я не знаю, жив ли он, но я буду его искать, хотя, может быть, я ему уже не нужна.

– Этого не может быть!

– Все может быть, Андрей. А теперь - спокойной ночи!

Когда он, крадучись, пробирался к своей койке, костыль зацепился за что-то и с грохотом упал на пол.