Будаков сделал вид, что не расслышал.

Из первого и второго дивизионов тоже сообщили о потерях, а день только начинался. В этот день дивизии генерала Поливанова так и не удалось продвинуться вперед. Понеся большие потери, наступавшие батальоны возвратились на исходные позиции.

3. ПОПУТЧИКИ

Вечером прощались с убитыми. Яновский пришел в третий дивизион вместе с Соминым. Трое офицеров и пять бойцов лежали рядом на траве, засыпанной комьями земли. Лица убитых в полутьме казались похожими одно на другое. Ермольченко, которого легко было даже сейчас отличить от моряков по его армейской фуражке, выстроил дивизион.

– Вы что-нибудь скажете?
– спросил он Яновского.

Яновский сказал всего два слова:

– Прощайте, товарищи.

Тела положили в кузов полуторки. Их решено было похоронить в лесу. Это поручили Сомину, так как ночью его орудиям вряд ли придется действовать.

Двое живых - Писарчук и Куркин - сели рядом с мертвыми. Машина тронулась. Яновский выстрелил из пистолета, и третий дивизион из всех своих установок прицельным залпом по врагу салютовал памяти погибших.

Проехав через Крымскую, мимо разбитого консервного завода, выбрались на шоссе. В полнейшей темноте доехали до поворота на проселок к лесу, где оставались полковые тылы. Здесь машину Сомина остановил верховой с красным фонариком. Другой всадник подъехал к кабине. Его небольшая лошадь все время мотала головой. В стороне, у грузовика, стоящего на обочине, виднелись силуэты еще нескольких человек.

– Куда путь держишь?
– спросил верховой, наклоняясь к окну.

– В лес. Хоронить убитых, - угрюмо ответил Сомин.

– Из какой части?

– А сами вы из какой? Дайте дорогу!

Всадник наклонился еще ниже:

– Не узнаешь? А ну, взгляни!

В глаза Сомина ударил свет карманного фонаря. Потом желтое пятно скользнуло по шее лошади, вверх по шинели, задержалось на морщинистом, бритом лице немолодого уже человека и погасло. Этого человека, предпочитавшего свою лохматую лошадку автомобилю, действительно знали все. И как это Сомин сразу не узнал хрипловатый голос генерала Поливанова?

– Простите, товарищ генерал!
– Он выскочил из машины и доложил: Лейтенант Сомин из гвардейского полка моряков. Командира дивизиона везу, Пономарева, и еще семь человек офицеров и матросов, - потом добавил совсем тихо: - Обидно очень, товарищ генерал, вместе сидели, в одном окопе.

Поливанов заглянул в кузов:

– Знаю Пономарева. Верно говоришь, обидно. Еще немало здесь положим народу, а голубую ленточку прорвем! Прорвем, лейтенант?

– Прорвем, товарищ генерал!
– убежденно ответил Сомин.
– Обязаны прорвать.

Генерал тронул лошадь:

– Поезжай! На обратном пути захватишь вот этих медиков, - он указал на темные фигуры, стоящие на краю дороги, - машина у них отказала. До утра не починить.

К приезду Сомина в полковые тылы могила была уже вырыта, так как Яновский заблаговременно отдал приказание по радио Ропаку. В лесу под его командованием оставалось человек сорок - шоферы боепитания, слесари, бойцы, обслуживающие продсклад, зарядную станцию, камбуз.

Мертвенно-голубой свет падал узкими лучами из затемненных фар, освещая могилу и людей, выстроившихся рядом. На левом фланге стояла Людмила с карабином у ноги.

Сомин подал команду. Прогремели прощальные залпы. Комья земли застучали по крышкам снарядных ящиков. Под этот стук Ропак сказал слесарю из летучки:

– Зайдешь утром. Я дам чертежик. Надо вырезать из гильзы большой якорь со звездой.

Попрощавшись с Ропаком, Сомин устало опустился на сиденье машины. К дверке кабины подошла Людмила.

– Как там?
– спросила она.

– Сама видишь - трудно, открытая местность.

– А я здесь сижу, как крольчиха, когда люди воюют! Возьми меня, Володька...

Сомин махнул рукой:

– Ты все такая же - ни дисциплины, ни порядка. А кто здесь будет сидеть на рации?

– Так нас же двое! Я и Нурьев лопоухий. Ничего ему не сделается один подежурит.

– Нельзя. Будь здорова, Люда.

Не успела машина тронуться, как Людмила ухватилась за задний борт. Куркин услужливо втащил ее в кузов.

– Вот так-то лучше!
– проворчала Людмила.

– Лейтенант же запретил тебя брать!
– недовольно проговорил Писарчук.
– Будет и тебе и нам.

– Молчи, тюфяк! Испугалась я твоего лейтенанта. Повесили две звездочки - загордился!

Она уселась спиной к кабине, очень довольная своей находчивостью.

У выезда с проселка на шоссе все еще стояли рядом со своей машиной медики, о которых говорил генерал. Сомин велел шоферу затормозить.

– Это вас приказал захватить Поливанов?

– Нас, нас!
– затарахтела коротенькая толстушка. Лица ее в темноте не было видно, но Сомин решил, что она - круглолицая и курносая.