— Ты сама знаешь, — сказал он, — я встану на твою защиту. Можешь не сомневаться.

— Благодарю.

Не уловив ее иронии, Тоби задумчиво вперил глаза в пол. Он пустился в рассуждения.

— Арестовать тебя они не могут. Что ты! По-моему, они и не собираются. Просто хотят попугать. Но я сегодня же пойду к английскому консулу. Понимаешь, если тебя арестуют — вряд ли это понравится нашему банку.

— Надеюсь, и вам это не понравится.

— Ах, Ева, ты не понимаешь таких вещей. Банк Хуксонов — одно из старейших финансовых заведений Англии. Ну и жена Цезаря, и всякое такое… словом, я уже сто раз говорил. Так что ты уж не осуждай меня за разные меры предосторожности…

Ева изо всех сил сдерживалась.

— Ты веришь, что я убила твоего отца, Тоби? Ее удивил острый взгляд, не вязавшийся с обычным флегматичным выражением его лица и приоткрывший вдруг странные глубины, каких она никак не подозревала в Тоби Лоузе.

— Никого ты не убивала, — ответил он, нахохлившись. — Это все твоя проклятая горничная. О, это она…

— А что ты про нее знаешь, Тоби?

— Ничего. — Он глубоко вздохнул. — Но, в общем, мне не очень-то приятно, — тут он совсем разворчался, — все у нас с тобой было так хорошо, так чудесно, и вдруг ты опять связалась с этим Этвудом.

— Значит, ты так думаешь?

Тоби уже повело.

— А что же мне еще думать? Ну, давай разберемся! Только честно! Видишь ли, я не так старомоден, как ты думаешь, как бы ни подкалывала меня Дженис. Я даже, надеюсь, человек вполне широких взглядов. Я ничего не знаю и знать не хочу о том, что за жизнь ты вела до нашего знакомства. Я все это могу простить и забыть.

Ева оторопела. Она смотрела на него во все глаза.

— Ладно, к черту все это, — горячо продолжал Тоби, — у человека идеалы, понимаешь? Да, идеалы! И когда он надумал жениться, он надеется, что его избранница будет им соответствовать!

Ева нашла сумочку. Она лежала на столе, на самом видном месте; и как это она ее раньше не заметила? Она схватила ее. открыла, машинально заглянула внутрь. И бросилась к двери.

— Пусти. Мне надо идти.

— Постой! Куда же ты? А вдруг ты нарвешься на полицию или на репортеров, да на кого угодно! Ты в таком состоянии, ты же можешь невесть что наговорить!

— И Хуксонам это не понравится!

— Ну да. К чему тут ирония? Надо смотреть на вещи реалистически, Ева. Вам, женщинам, этого не понять…

— Вообще пора ужинать.

— …Ладно, пусть, я и на это могу пойти. Я могу даже Хуксонов послать к черту, только бы твердо знать одно. Ведешь ли ты со мной такую же честную игру, как я с тобой? Скажи, поладила ты снова с Этвудом или нет?

— Нет.

— Не верю.

— Тогда зачем же сто раз задавать мне этот вопрос? Знаешь что, отойди-ка, пожалуйста, от двери.

— О, прекрасно, — сказал Тоби, гордо скрестив руки на груди. — Раз ты так…

Он отступил в сторону, с видом уязвленного достоинства и отчужденной вежливости задрав подбородок кверху. Ева колебалась; в другое время она пустилась бы его разубеждать; но сейчас его душевные муки, выражаемые тем цветистей, чем они были подлинней, ее не тронули. Она бросилась мимо него в холл и закрыла за собой дверь.

Яркий свет на мгновение ослепил ее. Когда ее глаза привыкли к нему, она увидела, что к ней, издавая горлом какие-то странные звуки, устремляется дядя Бен Филлипс.

— Уходите? — сказал дядя Бен.

Его еще не хватало! Господи, пронеси!

Видно было, что дядя Бен хочет выказать ей свое сочувствие, но так, чтобы больше никто их не увидел. В явном смущении он почесывал свою седую голову. В другой руке он держал смятый конверт и, казалось, не знал, что с ним делать.

— Э-э, чуть не забыл, — сказал он. — Вам письмо.

— Мне?

Дядя Бен кивнул на входную дверь:

— Нашел в почтовом ящике десять минут назад. Кто-то бросил. На ваше имя. — Добрые синие глаза ловили ее взгляд. — Наверное, важное.

Еву не интересовало, важное это письмо или нет. Она взяла его, посмотрела на свое имя, вкось надписанное на конверте, и бросила письмо в сумочку. Дядя Бен сунул в рот погасшую трубку и принялся шумно ее сосать; видно было, что он набирается храбрости, чтобы вступить с Евой в беседу.

— Мое мнение в этом доме почти не в счет, — выпалил он наконец. — Но… я на вашей стороне.

— Благодарю.

— Всегда, — сказал дядя Бен. Но когда он протянул к ней руку, она невольно отпрянула, и старик вздрогнул, как от пощечины.

— Что случилось, милая?

— Ничего. Простите меня.

— Как тогда с перчатками? А?

— Какие перчатки?

— Ну, вы знаете, — и дядя Бен снова устремил на нее свой добрый взгляд. — Когда я возился с машиной и на мне были коричневые перчатки. Я все удивлялся, что вам тогда не понравилось?