– Идет замыкающим и грызет орехи, индюк, - сказал Владимир, силясь улыбнуться, и добавил: - Вот что! Не обращай на эту гадину внимания!

– Идет замыкающим. Так. Ясно, - отозвался Илья, думая о чем-то, и прищурил веки, словно примериваясь к цели, спросил: - Ты знаешь, что он следит за мной?

– То есть как следит?

– Ох, наивняк ты, неисправимый наивняк! Ты видел, как этот капитан Гужавин шептался с ним? Обратил внимание, что они шли вместе?

– Ну и что?

– Милый наивнячок! Ты никогда не задумывался, где мой отец?

– Это неважно, что я думал. По крайней мере, кое о чем догадывался.

– Счастливый ты человек. У тебя прекрасная биография.

– Перестань глупить, Илья.

– Тогда слушай, Володька, внимательно! - Илья цепко опустил правую руку на плечо Владимира, на его прокопченный пороховой гарью погон. - Так вот. У меня какое-то идиотское чувство... или предчувствие... Если кто-нибудь из нас останется жив после всей этой катавасии, то матерям никаких жалобных подробностей не писать. Ясно?

– А ты еще про бога скажи... "Молю бога"...

– Нет! Теперь - все. Не хочу ни о чем... Все противно! И отвратительно! Подумать только - нас считают трусами. Отвратительно!.. - сказал он отрывисто и втянул ртом воздух. - Но мы еще посмотрим, посмотрим!.. И пусть помогает сам бог, черт, сатана, ангел, дерьмо!.. Ты понял меня, понял? Ну, ладно, хрен с ним, страшнее смерти ничего не будет! - оборвал себя Илья и спросил с резкой усмешкой: - У тебя хоть с Надей получилось что-нибудь?

– С какой Надей? Ах, да... Н-нет, Илья. Бой ведь начался.

– Мне грустно от твоей невинности и чистоты, Володька, дружище!..

И еще он запомнил Илью в те часы, когда пришли наконец на то знакомое место в лесу, где два дня назад вблизи ведущей к железнодорожному переезду дороги были вырыты на поляне укрытия для орудийных передков: тут до сих пор отпечатывались колеи тяжелых колес в песке, вдавлины подков в настиле хвои. И здесь уже услышали со стороны опушки громкие голоса немцев, позваниванье лопат, смех, упали по команде на землю, отползли в чащу и пролежали в кустах под соснами до темноты, до того крайнего мига, прерванного приказом Ильи идти за ним (он шепотом выкрикнул всех по фамилиям, оставив на всякий случай в прикрытии двоих с автоматами - лейтенанта Васильева и заряжающего Калинкина), - и все пятеро канули в бархатную темь вызвездившей ночи, и тогда в последний раз увидел Владимир повернутое к остающимся злое, одержимое лицо Ильи, и в последний раз прошелестела его удаляющаяся команда: "Шапкин и Лазарев - вперед!"

А он вместе с Калинкиным лежал на опушке леса, и оба вслушивались в замолкшую тьму низины, откуда тянуло прохладой ручья, свежестью яблоневого сада; там уже перестала шуршать трава, волгло шумел под ногами уходивших песок, и померещилось: пятеро бесплотно растаяли в бездонной глубине пространства перед железной дорогой, и все там затопилось накаленным треском сверчков, раскалывающим тишину до звезд.

"Молю бога..." - вспомнил Владимир непривычные слова Ильи, и, притискивая к плечу ложе автомата, упираясь занемевшими локтями в охлажденный песок, он теперь не различал, звенит ли у него в контуженной голове или эта предгибельная ночь, звезды, сверчки железным звоном наполняют уши, и повторялась в сознании одна и та же мысль. "Если мы вытащим хоть единственное целое орудие, я поверю в счастливую судьбу. Пусть нам повезет, пусть повезет, пусть повезет..."

Потом впереди раздался осторожный щелчок, из низины вертикально вылетел в звездное небо огненный шарик, послышалось шипение, стремительно разрастаясь, и водопад химического света хлынул с небес на землю и вытолкнул из потемок железнодорожную насыпь, бревенчатый мост через ручей, загоревшийся зеленым стеклом, переезд с обломком опущенного шлагбаума, бугры убитых на путях лошадей, перевернутый передок и конусообразный силуэт орудия, столкнутого с переезда под откос, - водопад света подхватил это все и смыл, унес в пропасть сгустившегося мрака. И одновременно окатившей землю световой волной откуда-то снизу пролаял угрожающий окрик:

– Halt! Wer ist da? Halt!*

______________

* Стой! Кто там? Стой! (нем.).

"Заметили? Напоролись на немцев? Или померещилось мне после контузии?"

– Ha-a-alt!..

Нет, он уже не сомневался, что там, внизу, куда повел солдат Илья, случилось непредвиденное, потому что вновь донесся щелчок, стало разрастаться змеиное шипенье ракеты, впереди снова заорал немецкий голос "Ха-альт!" - затем поблизости от переезда грохнула на дороге, разорвалась коричневыми перьями ручная граната, ответно вылетели две автоматные очереди с того берега ручья, резанули по переезду ("Они там, на левом берегу, они переправились!"). И при тускнеющем отливе светового наваждения заметил Владимир, как наклоненные фигуры прыжками начали выскакивать из калитки сада, на секунду лунно освещенного фиолетовым сиянием, побежали по насыпи к переезду, отбрасывая на откосе уродливо скошенные тени ("Немцы! А Надя - что с ней? У нее - немцы...").

– Что деется, что деется... напоролись наши-то... Капут нам... Не вытащим мы теперя пушки... - с всхлипывающими выдохами Калинкин елозил, елозил локтем по песку, по корневищам сосны, на которых они лежали, и, морща заячью губу, оборачивал к Владимиру длинное лицо, страшное от сознания случившегося.

– Да замолчи ты! - крикнул Владимир задушенным шепотом, ужасаясь неисправимому, свершившемуся сейчас там, в низине, и заговорил в отчаянии: Жди ракету! Видишь калитку в саду? Бей, как выбегут! Я - по насыпи!