Сияет солнце, внизу блестит озеро.На другом берегу озера - горы. Но там уже Франция.

Мы подъезжаем. Слева - высокая каменная не то стена, не то скала. Более осведомленные журналисты объясняют мне - скала искусственная. Над ней - дом Сименона. Наверное, потому, что от скоростной дороги шумно, писатель решил забраться повыше. Понятно, но все же немного парадоксально: Сименон, который пишет свои стремительные, динамичные романы за неделю (об этом я читала), бежит от шумных примет нашего скоростного века!

Так я думала тогда. Теперь же - год назад - я ехала по той же дороге в санаторий в Монтре. Жила на берегу озера и наслаждалась красотой, тишиной и одиночеством... Как и тогда, гуляю по берегу Женевского озера и учу роль для предстоящей работы у Анатолия Васильева в "Дон Жуане". Мне не давалось одно пушкинское стихотворение - "Плещут волны Флегетона...", и тогда я стала его перекладывать на картинки, которые видела перед собой: волны Флегетона это, конечно, волны Женевского озера; "вдоль пустынного залива..." - и я иду, загибая угол перед Шильонским замком, и учу эту строчку и т.д. Потом, когда играла, каждый раз мысленно шла вдоль Женевского озера.

Я хожу по темным катакомбам замка, где на сей раз, кстати, не нашла роспись Байрона, но зато прочитала у Гоголя в переписке с Жуковским, как он "нацарапал свое имя русскими буквами в Шильонском под

418

земелье, не посмел подписать его под двумя славными именами творца и переводчика "Шильонского узника" (то есть Байрона и Жуковского). И далее читаю у него: "...внизу последней колонны, которая в тени, когда-нибудь русский путешественник разберет мое птичье имя, если не сядет на него англичанин..." Имя Гоголя я тоже, к сожалению, не нашла, но русских отметин тут много... Да и вообще, русские всегда стремились к Женевскому озеру.

Недалеко от моего санатория - гостиница, где последние годы жил Набоков. Но осенью народу мало, и я хожу, не стесняясь вслух учить роль, на берег, а у себя в комнате бренчу на кастаньетах, которые мне тоже нужны для роли. Выучила на них даже швейцарскую медсестру, которая по утрам мне приносила лекарство.

Ну так, Жорж Сименон...

Въезжаем в ворота. На столбиках - по букве S. Как будто герб, как будто фабричная марка. И в самом деле - там за воротами живет человек, который, подобно фабрике, выбрасывает роман за романом.

Вымощенный двор. Несколько построек, среди которых - небольшая белая двухэтажная вилла. Горничная проводит нас в холл. Окна во всю стену, за окнами - гладко выбритая лужайка. Я уже чувствую себя корреспондентом. Достаю блокнот, лихорадочно записываю все, что потом ускользает из памяти: большая синяя рыба на белой стене... Картины - абстрактная живопись. Телевизор, белые полки с книгами, ковер на полу, камин. Не хватает только Сименона.

И вот он входит из боковой двери, не заставляя ждать нас ни минуты, человек семидесяти лет, среднего роста, бодрый, сухощавый, с трубкой в зубах. Желтая рубашка, желтые носки, черная бабочка. Увидев женщину, он извиняется, хочет надеть пиджак,

419

но - жарко, и Сименон, не особенно наставивая, остается в рубашке. Знакомимся. Задавать вопросы особенно не приходится. Наверное, журналисты здесь частые гости, и писатель изучил круг обязательных вопросов.

– Да, пишу быстро. Хочу, чтобы мои романы читали за один вечер. Семь дней пишу, четыре - правлю рукопись. Почему так быстро? Это привычка. Я вхожу в образы.. Все во мне зудит (так он и сказал), требует немедленного выплеска. Если бы писал дольше - образы выветрились бы, испарились. Пишу быстро, чтобы концентрировать себя на одном. ("Может быть, затянутые ритмы русского театра - от долгих расхолаживающих застольных репетиций?" - при этом думала я.) Надо делать все быстрее, заинтересованнее. И включаться в ритм сегодняшнего дня.

Я вспомнила вдруг: в Репино, в Доме творчества кинематографистов, жил высокий худой старик в очках с толстыми стеклами - старейший режиссер Александр Викторович Ивановский. Он любил стоять в коридоре в длинном своем халате и, едва завидев кого-нибудь из молодежи, тотчас несказанно оживлялся: "А ну-ка, идите-ка сюда, молодой человек... Скажите, что главное в кинематографе?" - и сам себе отвечал уверенно: "Ритм! Ритм!" - и объяснял, как он это понимает. Тогда мы слушали больше из вежливости, но сейчас, у Сименона, я еще раз убеждаюсь, как прав был высокий, худой старик в Репино...

Хочется задержаться на этой теме, поговорить подольше - но... беседа уже ушла вперед, и за своими мыслями я и так что-то пропустила: кажется, Сименон говорил о проблемах современного романа.

– Да, - продолжает он, - по переводам занимаю второе место. После Ленина. Потом идет Шекспир...

– Что Вы скажете об Агате Кристи? Отвечает быстро:

– Не знаю, не читал. Наверное, она идет после Шекспира.

420

(Знал бы Сименон о миллионных тиражах Марининой, Дашковой, Поляковой, Незнанского и других современных детективщиков!.. Сименона я уже давно не читаю, а нынешние детективы читаю иногда в бессонные ночи.)