В кооперативе на улице Чехова, который таксисты называли "Актерская тишина" - дом стоял на самом шумном перекрестке - нам досталась квартира на 16-м этаже. Вид с 16-го этажа открывался потрясающий. На всю Москву, на крыши. А на противоположном доме было написано: "Вперед, к победе коммунизма!" Как-то моя французская приятельница Николь Занд, корреспондент "Monde", спросила: "Как вы можете жить с таким видом из окна?!" (Окно было во всю стену.) Я говорю: "Вид прекрасный - небо, крыши, отрываешься от всего земного". Она: "Да, но эта надпись..." А я, оказывается, ее просто не замечала. Мы вообще многого тогда не видели.

(Не видели - подсознательно охраняя свою жизнь от всего случайного, наносного. Именно подсознательно... Я помню, как мы, школьницы - я и моя подруга, - идем в баню с тазами и чистым бельем под мышкой, а вся Москва гудит и плачет - хоронят Сталина...

Или совсем недавно: с той же Николь Занд едем по набережной по другому берегу Москвы-реки. Едем в сторону "Ударника". Закат. Красное небо. Белые церкви Кремля. Возвышается храм Христа Спасителя, сверкает вода реки. Красота немыслимая! Говорить в такие минуты - кощунство. И вдруг моя Николь: "Ха-ха-ха, это набережная Мориса Тореза, ха-ха-ха..." Я, прожив все детство рядом с этой набережной, не замечала, вернее - не хотела знать, что эту Кадашевскую набережную во что-то переименовали. Она для меня всегда оставалась Кадашевской. Но... я Ни

435

коль прощаю - она жила в другой стране, хотя ездить теперь по этой набережной мне почему-то неприятно...)

Когда в Москве в конце 70-х были отзвуки румынского землетрясения, мы жили уже на Чехова. Пили чай на кухне и, когда люстра закачалсь, поняли, что начинается землетрясение. Взяли кота, спустились вниз и стали обсуждать с лифтершей и с такими же высыпавшими из квартир, перепуганными людьми, что дом может рухнуть. Но нам не приходило в голову, что дом может рухнуть на нас. Это была безумная беспечность молодости.

Одно время у нас был очень открытый дом. Просто незапертые двери. Помню одну ночь: пришел пьяный Миша Козаков, потом еще кто-то незнакомый, потом целая компания из Дома кино. А на маленьком диванчике спал Боря Хмельницкий. Утром зашла к нам мама и увидела спящего Хмельницкого. Ее это так поразило, что она стала более отстраненно относиться к нашей жизни. А Боря встал и застонал - он спал мертвым сном, согнувшись в три погибели. Мы пришли на "Таганку", и он начал всем на это жаловаться. Тогда Высоцкий - в ответ рассказал, как однажды ему не к кому было пойти ночевать и он вспомнил, что одна его знакомая живет в Переделкино. Приехал туда уже ночью. Увидел низенький заборчик, но щеколда была с другой стороны. Он перекинулся, чтобы ее отпереть, и... заснул. Проснулся - было уже светло. "И, - рассказывал Володя, - я вишу на этом заборчике, но разогнуться не могу - все затекло. И я кричу! Меня сняли..."

В то время у нас часто бывали такие игры. Например, кто придумает самую противную позу. Тогда выиграл Высоцкий. Потом, уже в Репино, мы как-то поспорили: какой самый противный звук? Выиграла Наташа Рязанцева. Она сказала: "Самый противный

436

звук - это когда вчерашние макароны кладешь на сковородку и они, слипшиеся, говорят: "Хлюп, хлюп, хлюп".

И вот я обустраивала эту нашу двухкомнатную квартиру. Все друзья ее очень любили. В маленькой прихожей одна стена была зеркальная - она увеличивала пространство. А на 13-м этаже, в трехкомнатной квартире, жил Визбор с женой - Женей Ураловой - и дочкой. Потом, когда они разошлись. Женя переехала в нашу квартиру, Визбор - к новой жене, а мы - к Визбору. Его квартира была обычная, обустраивать ее было не так интересно. Но многое осталось от Визбора, например лавки, которые и сейчас, уже в другой квартире, стоят у меня на кухне.

Как-то Олег Чухонцев посвятил мне стихотворение, опубликовал в "Юности" и принес мне эту "Юность". По нашей обычной привычке открывать не там, где нужно, и не сначала, а с середины, я открыла и прочитала: "...ко мне пришла Лариса Шепитько и сказала, что Беллу Ахмадулину снимать не разрешили. Что делать? Я сказал: "Давай позвоним актрисе, которая живет на 16-м этаже". К нам спустилась актриса в пончо. Это была Алла Демидова. Она стала работать с нами". И вот я читаю этот рассказ Визбора и вспоминаю, как мы всю ночь сидели на кухне и Визбор с Ларисой вводили меня в курс дела, говорили, что положение - безвыходное. Как из какого-то сундука достали паричок. Костюмов не было, я снималась в своих и Ларисиных вещах. Мы сидели до утра, потом Визбор пел, на рассвете мы проводили Ларису и вернулись - я на 16-й, он - на 13-й. А потом мы стали работать. Все это я вспоминала, сидя в бывшей квартире Визбора. Но уже не было ни Визбора, ни Ларисы. Круг замкнулся.

"Ты и я" снимали в основном в Москве. Но потом уходящую натуру доснимали в Ялте. Искали подворотни, похожие на московские. Время от времени я летала в Ялту, жила в "Ореанде". В Ялте знаменитый в

437

то время Женя Фридман снимал "Остров сокровищ". Каждое утро его группа уходила на специально построенном паруснике в море. И мы с Ларисой все время говорили: вот там - жизнь! Они после съемок шашлыки устраивают! А мы съемки, работа, прилетел - улетел, сняли эпизод в подворотне - разошлись... И вот однажды, когда у нас не было съемок, Визбор напросился к Фридману на корабль. Они уплыли на целый день. Наконец они возвращаются. Мы с Ларисой, как две морячки, ждем Визбора у причала. Он сходит. Мы: "Юра! Юра! Юра!" Он - мимо нас и-ни слова не говоря - в гостиницу. Я говорю: "Наверное, там негде было пописать, и он терпел..." Потом он нам рассказывал: "На корабле было ужасно. Качка безумная, посадка низкая. Но: я сочинил там песню, а записать не мог из-за качки. Мне нужно было удержать ее в голове, а вот "здрасьте!", "подождите меня" и "извините" зачеркнули бы у меня в памяти эту песню..."

Однажды Визбор зазвал нас с Ларисой на лыжную базу под Москвой. Там все так красиво катались на лыжах! А мы с Ларисой шли пешком, бежали за какими-то розвальнями, чтобы нас подвезли, а нас не подвезли. И мы чувствовали себя такими ущербными, никому не нужными и что жизнь - проходит мимо. Вот они - на лыжах, они собираются, выпивают, дружат. А мы все время работаем, работаем, а когда выбираемся на чужой праздник - он нам не по душе, мы в него не вписываемся...

Прошло много лет. Вечер памяти Визбора. И вот один из его друзей-горнолыжников выходит и говорит: "Я сейчас спою песню, которую мало кто знает. Она посвящена Алле Демидовой. Юра ее написал на паруснике Жени Фридмана во время съемок". И спел песню, которой я до этого не слышала, "Черная монашка мне дорогу перешла...".