– Кажется, никто вообще не видел молоток после того, как его использовали по назначению - для вбивания ворот,- сказал Маллет.- Вы, очевидно, считаете, что все эти мелочи - лишь подсказки, что нам нужно нечто более основательное в качестве доказательств, что мы выставим себя на посмешище, если предъявим обвинения Лэнсону.

– Вы забыли упомянуть его рост,- заметил Фицбраун.

– Нет. Он присоединяет мой последний довод,- сказал Маллет.- Вот теперь мы подошли к решающему моменту. Я хочу, чтобы вы тщательно взвесили свое мнение по поводу того доказательства, что мы только что получили.

– Вы имеете в виду фотографии?

– Да. У меня уже сложилось мнение, но мне хотелось бы выслушать непредвзятую оценку. Выступите в качестве противника - вам это всегда нравилось. В настоящий момент мне важнее выяснить, каким может быть подход защиты. Давайте опишите полученную информацию так, как вы ее увидели. Что бы вы сказали, если бы были государственным обвинителем.

– Я бы сказал следующее,- начал Фицбраун.- Милорд и господа присяжные, у меня есть две фотографии - вещественное доказательство такое-то и такое-то,- к которым я хочу привлечь ваше внимание. Мы утверждаем, что обвиняемый последовал за Хатли в центр лабиринта, сзади нанес ему удар деревянным молотком - вещественное доказательство такое-то,- который уже был вам предъявлен. На увеличенной фотографии А вы видите отпечаток, обнаруженный на головке молотка. Это след от обуви, и мы считаем, что этот след оставил убийца. Мы считаем, что, прежде чем покинуть центр лабиринта, он хотел удостовериться, что никого поблизости нет. Он должен был убедиться, что не встретит никого у выхода. Живая изгородь очень плотная, поэтому через нее ничего не видно, и очень высокая: человек среднего роста не сможет заглянуть через верх. Обвиняемый аномально высок - шесть футов и девять с половиной дюймов, как уже было установлено. Мы утверждаем, что, для того чтобы заглянуть за изгородь, он положил молоток на землю и встал на него. Это дало ему недостающие четыре дюйма. После этого он бросил молоток рядом с телом жертвы, однако не учел, что от молотка в земле осталась вмятина, а на поверхности молотка - отпечаток его обуви. Я прошу вас сравнить этот отпечаток - он имеется на фотографии - с отпечатком, снятым с правого ботинка обвиняемого, и убедиться, что они идентичны.

– Они, без сомнения, идентичны,- уверенно заявил Маллет,- а отпечатки его пальцев есть на рукоятке молотка. Ну, а что бы вы сказали на месте защиты?

– Я бы сказал следующее,- снова заговорил Фицбраун.- Тот факт, что отпечатки идентичны - естественно, это нельзя не признать,- ничего не доказывает. Я сочинил бы какую-нибудь историю, чтобы объяснить это совпадение, и ввел бы в заблуждение присяжных. Я сказал бы, что человек такого роста, как у Лэнсона, не смог бы заглянуть за верхушку изгороди, даже встав на какой-нибудь предмет высотой три-четыре дюйма, который при этом еще и вдавился в землю...

– Он ушел в землю всего на четверть дюйма.

– Знаю, но в верхней части изгородь шире, чем в нижней,- примерно два фута. Неужели кто-то пошел бы на риск быть увиденным с той стороны? Я попросил бы присяжных признать его невиновным и обратил бы их внимание на то, что этот довод, как и другие, приведенные обвинением якобы в качестве доказательств, использовались исключительно для поддержания их предположений. "К примеру, джентльмены, была предпринята попытка показать, что у обвиняемого на лице и руках имеются царапины. Как выяснилось в результате свидетельских показаний доктора, эти царапины получены от шипов роз за день до убийства".

– Боюсь, в ваших словах что-то есть,- вздохнул Маллет.- По-вашему, мы не может предъявить обвинение Лэнсону на основе того, что у нас есть, и даже отпечатки не помогут?

– Верно, не можем,- проговорил Фицбраун.

– Я тоже так думаю,- мрачно признался Маллет.

– Тогда зачем мы едем в Мизмейз?

– Я предполагал, что должен убедиться в безопасности девушек, если есть хоть малейшая вероятность того, что Лэнсон - убийца,- сказал Маллет.- А такая вероятность есть, несмотря на провал нашей попытки построить дело. Кто знает, что взбредет ему в голову, возьмет да и наброситься на одну из них или на обеих. И Анджеле, и даже Алитее грозит опасность. Вам известно, как легко буйные натуры переходят от любви к ненависти. Лэнсон буйный, состояние его здоровья внушает тревогу. Даже мать боится за него.

– О нет, она боится за него исключительно по-матерински,- возразил Фицбраун.

– Полагаю,- продолжал Маллет,- если бы мы доказали свою правоту, его объявили бы невменяемым - началась бы болтовня о желёзках и прочем в том же роде. Специалисты принялись бы спорить о влиянии волнения на гипофиз. Вам он показался сумасшедшим?

– Нет,- ответил Фицбраун.- По сути, у него проблемы с физическим состоянием. Не исключено, что именно этим и объясняется его раздражительность.

– Как бы то ни было, пока мы не должны брать это в расчет,- сказал Маллет.- Ну вот, приехали. Это юго-западные ворота. Жди здесь,- велел он водителю.- Дальше мы пройдем пешком. Шум машины может предупредить Лэнсона или вызвать у него приступ ярости. Если нам удастся застать его врасплох, он, вероятно, проговорится.

– Я могу представить обвинению еще одно доказательство,- сказал Фицбраун, когда они шли к дому.

– Да?

– Вчера вечером я звонил Биллу, библиотекарю. Он мой давний пациент. Он большой авторитет в том, что касается лабиринтов. Так вот, он сказал мне, что неделю назад Лэнсон спрашивал о лабиринте Мизмейза, и Билл дал ему почитать книжку, в которой среди множества планов есть план Мейза.

– Боже ты мой! Что же вы молчали!

– Я не хотел заранее настраивать вас. Мне показалось, что сейчас самый подходящий момент, чтобы рассказать об этом. Кстати, я даю вам еще один маленький фактик: в игре Лэнсон исполнял роль Тесея, а главная задача Тесея - убить Минотавра.

* 11 *

Лэнсон сидел на скамейке в розовом саду. Алитея расположилась слева от него, Анджела - справа.

Если бы он откинулся на спинку, его длинные ноги почти полностью перегородили бы гравиевую дорожку. Однако сейчас он сидел наклонившись вперед и что-то увлеченно объяснял.

– В свете того, что произошло сегодня утром,- говорил он,- я понял, что должен признаться.

– Кому из нас?- съязвила Анджела.

– Обеим, но особенно тебе, Лети, потому что, видишь ли, когда я сделал тебе предложение, я говорил искренне. С Анджелой было по-другому,- добавил он, поворачиваясь к Анджеле.- Я позволил тебе поверить, будто соглашаюсь на помолвку, потому что это был единственный способ отделаться от матери.