– Ваше здоровье, мадам.

– Как же вы узнали его?
– спросила Марфа.
– Как познакомились с ним?

– Я его не знал. И ни разу не видел. Я услышал о нем - о них, - когда вернулся на фронт в 1916 году. Потом я узнал, в чем дело, и мне нужно было не видеть его - только ждать и не мешать ему, пока он не будет готов совершить необходимое...

– Неси суп, - грубо сказал человек в шляпе.
– Этих денег хватит, чтобы купить весь ваш дом.

– Да, - ответила Мария от плиты.
– Потерпите. Уже скоро. Я даже соберу их для вас.

Она принесла две тарелки супа, человек с пером в шляпе не стал ждать, пока она поставит их на стол, выхватил у нее одну, поднес ко рту и стал жадно хлебать через край, глядя мертвыми, наглыми, неприятными глазами, как Мария ползает у их ног, под столом и вокруг стола, собирая рассыпанные монеты.

– Только двадцать девять, - сказала она.
– Не хватает еще одной.

Не отрывая тарелки ото рта, человек с пером в шляпе достал из кармана монету и резко бросил на стол.

– Хватит с тебя?
– сказал он.
– Налей еще.

Мария налила у плиты супа и поставила перед ним тарелку, а тем временем он снова поспешно, нетерпеливо наполнил вином свой стакан.

– Ешьте и вы, - сказала Мария человеку с костылями.

– Спасибо, - ответил он, но не взглянул на нее, а продолжал смотреть на высокую, спокойную сестру.
– Однако тогда, в то время, в те дни, для меня все кончилось тем, что я очнулся в Англии, в госпитале, и лишь год спустя я убедил их отпустить меня во Францию, отправился в Шольнемон, отыскал там в конце концов того старшину, и он сказал мне, где вы живете. Только вас тогда было трое. Была молодая женщина. Его жена?
– Высокая сестра смотрела на него спокойно, холодно, совершенно непроницаемо.
– Может быть, невеста?

– Да, - сказала Мария.
– Вот именно: невеста. Вы правильно сказали. Ешьте суп.

– Они должны были пожениться, - сказала Марфа.
– Она была марсельской шлюхой.

– Прошу прощения?
– сказал англичанин.

– Она бросила это занятие, - сказала Мария.
– Она училась хозяйствовать на ферме. Ешьте суп, остынет.

– Да, - сказал англичанин, даже не взглянув на нее, - спасибо. Что сталось с ней?

– Вернулась домой.

– Домой? То есть обратно в... в Марсель?

– В бордель, - сказала высокая.
– Не смущайтесь. Почему вы, англичане и американцы, говоря по-французски, пугаетесь этого слова? Оно ничем не хуже других. Ей тоже надо жить.

– Спасибо, - сказал англичанин.
– Но она могла бы остаться здесь.

– Да, - ответила Марфа.

– Но не осталась.

– Нет.

– Нельзя было, понимаете, - сказала Мария.
– У нее есть старая бабушка, ее нужно кормить. По-моему, она поступила замечательно.

– По-моему, тоже, - сказал англичанин и взял ложку.

– Правильно, - сказала Мария.
– Ешьте.

Но он, держа ложку над тарелкой, продолжал смотреть на ее сестру. Человек с пером в шляпе на этот раз не стал ждать, пока ему подадут, перебросил ноги через сиденье, подошел к плите, зачерпнул тарелкой прямо из кастрюли и понес мокрую, окутанную паром тарелку к столу, где Мария сложила аккуратными столбиками его монеты и где англичанин все еще говорил, обращаясь к высокой сестре:

– У вас тогда был и муж.

– Он умер. Тем же летом.

– Вот как, - сказал англичанин.
– Война?

– Мир, - ответила высокая.
– Ему наконец разрешили вернуться домой, и не успел он приняться за пахоту, как снова началась война, видимо, он решил, что еще одного мира ему не пережить. И умер. Да?

Он уже принялся было за суп. Ложка замерла снова.

– Что да?

– Чего вы еще хотите? Показать вам его могилу?
– Она сказала просто "его", но все поняли, о ком идет речь.
– То есть где, как нам кажется, она была?

И англичанин тоже сказал просто "его".

– Зачем? Его уже нет, все кончено.

– Кончено?
– переспросила она хриплым, суровым голосом.

– Ты не так поняла, сестра, - сказала Мария.
– Он имеет в виду, что брат сделал все, что мог, как только мог и теперь ему нечего тревожиться. Теперь ему нужно только отдыхать.
– Она безмятежно поглядела на него без удивления и без жалости.
– Вы хотите засмеяться, не так ли?

И он энергично, уверенно рассмеялся от всей души той стороной рта, что была способна двигаться, открываться, единственный его глаз встретился взглядом с ее, их глазами, глубокими, спокойными, нежалостливыми и тоже смеющимися.