– Возможно, это свидетельство отсутствия чувств.

– Не думаю. Я уже перевалил за тот возрастной рубеж, когда можно играть варвара. Нельзя ломать жизни людей из-за...

– Преходящей страсти?

– Да, если угодно.

– Ненавижу тебя.

– Неправда. Иди сюда.

– Не приближайся ко мне, Рик. Когда ты прикасаешься ко мне, я готова взорваться.

В мире плотской любви кожа - ненасытный тиран. Она требует новых соприкосновений, контактов, ласк. Рот любовника напоминает разрезанный плод авокадо. В этом мире нет невозможного. Можно проникнуть в артерию другого человека, передать без слов сообщение его мозгу. В этом мире тепло и светло; влюбленный охотно позволяет душить себя. Нелепые позы свободны от вульгарности, нескромные ласки становятся священным таинством, а финальный экстаз - долговой распиской.

– Ты не представляешь, как я старался не приближаться сегодня к эллингу. Я знал, что ты здесь. Я пытался удержать себя, - сказал он.

– Ты не можешь спрятаться от меня.

– Не прячь свое лицо, мне нравится смотреть на него.

– Да, смотри на мое лицо, Рик. Может быть, ты никогда больше не увидишь это выражение. Его нельзя купить, выпросить, украсть. Оно может быть только подарено.

– Я должен ненадолго остановиться, дорогая, иначе я все испорчу. Остановиться?

– Нет, продолжай. Я сама тебе скажу.

– Я бы хотел провести с тобой в постели неделю. Мы бы занимались любовью, спали и снова занимались любовью.

– Рик, я бы не огорчилась, узнав, что завтра умру. Я получила от жизни все.

– Ты сумасшедшая, экстравагантная женщина. Мне кажется, что я очень люблю тебя.

Глава одиннадцатая

Морин лежала на диване в гостиной Сигрэмов; она была завернута в barracano - пышную шелковую накидку от Пуччи с зелеными, оранжевыми, белыми и черными пятнами. Где-то под чувственными складками ткани находилось её туго перевязанное бедро.

На лице у Морин не было макияжа, спутавшиеся после купания в озере волосы были стянуты на затылке. Она напоминала уличного мальчишку с маскарада - беспризорника в чужом, весьма дорогом костюме. Опаленные огнем волосы издавали неприятный запах. Ее парикмахеру придется пережить тяжелые минуты, когда она вернется в город.

– Я хочу виски, иначе я сейчас закричу, - сказала она Сидни Голабу.

Ей нравилось командовать незнакомым человеком, испытывать силу своей привлекательности.

– Вам не следует пить спиртное, - сказал Голаб.

Будь она обычным пациентом в его офисе, не попади он в эту досадную ситуацию, голос и манеры доктора Голаба были бы более жесткими. Он бы запретил пациентке употребление алкоголя, и этим вопрос был бы исчерпан. Но здесь обстоятельства казались неясными, мрачными, а люди... он попытался подыскать точное определение. Ему пришло на ум слово "фальшивые", но оно было неточным. Он не был уверен в том, что имеет дело с настоящими жуликами. Он остановился на прилагательном "ненастоящие".

Голаб обратился за помощью к Рику Сильвестеру.

– Пожалуйста, объясните вашей жене, что алкоголь в подобном случае может затруднить в дальнейшем диагностику... если снова начнется кровотечение...

– Морин, веди себя благоразумно, - сказал Рик.

Но он знал, что в его голосе нет достаточной убежденности. Он не мог представить Морин истекающей кровью. Она была неуязвима.

– В любом случае её необходимо отправить в больницу, - сказал Голаб.

– В больницу?
– закричала Морин, и в её глазах тотчас появились слезы.
– С меня достаточно того, что я лежу здесь, как калека. Больница меня убьет. Сделайте это, сделайте то. Примите пилюлю, умойтесь, сходите в ванную, продемонстрируйте себя каждому интерну. Вам, докторам, все это кажется пустяками... Это не вы были на взорвавшейся лодке. У вас на ноге нет повязки, которая останавливает кровообращение. Она врезается в меня, точно нож. Вы можете её ослабить? Рик, пожалуйста, дай мне виски.

– Ты - пациентка доктора Голаба и должна выполнять его указания.

– Ты хочешь, чтобы я поползла к бару за выпивкой?

Мысленно представив себе Морин, ползущую по бледно-зеленому ковру в этой идиотской накидке, Рик содрогнулся. Он пошел к бару, чтобы налить ей виски.

Поппи смешала джин с тоником для Голаба; врач отпил его, с осуждением глядя на эту сделку. Он не хотел участвовать во всем этом, быть частью этой компании. Не хотел нести ответственность за ногу Морин Сильвестер, за порезы и ссадины Макса Конелли. Ему казалось, что судьба подстроила ему ловушку. Он регулировал мотор лодки, а в итоге оказался семейным доктором группы психов. Почему, например, они не сообщили об инциденте Харри Сигрэму? Внезапно ему пришло в голову, что все они пьяны и пребывают в таком состоянии весь уикэнд. Его собственный мир был гораздо более простым. Он всегда ощущал твердую почву под ногами.

– Я потеряла мою пляжную сумку!
– закричала Морин, взяв принесенный Риком бокал.
– Там лежали несколько памятных подарков.

Это стало причиной для новых переживаний. Морин поняла, что лишилась стихотворения Азы, и слезы снова заблестели на её глазах. Она всегда носила этот листок с собой. Но особенно сильно её расстроила потеря маленькой дешевой заколки, которую ей подарил в прошлом Макс. Она верила, что эта заколка - её талисман. Теперь она исчезла. Какое несчастье!

Поппи готовила холодную закуску. Она выкладывала столовое серебро и тарелки на обеденный стол, думая при этом, должна ли она немедленно известить Харри о гибели катера. Что делать? Она боялась отвлечь Харри, который ясно дал понять, насколько важна его встреча с Лайлой. Он затратил немало усилий, чтобы пикник прошел успешно, и не захочет прерывать его раньше времени. Все равно ему уже не спасти лодку.