– - Унизительно это для нас.

– - Вы находитесь в резерве.

– - А нам бы желательно находиться впереди.

– - Но вы понадобитесь мне позже, в конце операции, для решительного удара. Поэтому я вас и берегу.

– - Слишком уж бережете.

– - Ведь это все равно. Вы в строю. И вы тоже пойдете на штурм.

– - Пойдем, да сзади. А парижане вправе идти впереди.

– - Я подумаю, сержант Радуб.

– - Подумайте сейчас, гражданин командир. Случай уж очень подходящий. Нынче самый раз -- свою голову сложить или чужую с плеч долой снести. Дело будет горячее. К башне Тург так просто не притронешься, руки обожжешь. Окажите милость -- пустите нас первыми.

Сержант помолчал, покрутил ус и добавил взволнованным голосом:

– - А кроме того, гражданин командир, в этой башне наши ребятки. Там наши дети, батальонные, трое наших малюток. И эта гнусная харя Грибуй -- "в зад-меня-поцелуй", он же Синебой, он же Иманус, ну, словом, этот самый Гуж-ле-Брюан, этот Буж-ле-Грюан, этот Фуж-ле-Трюан, эта сатана треклятая, грозится наших детей погубить. Наших детей, наших крошек, командир. Да пусть хоть все громы небесные грянут, не допустим мы, чтобы с ними беда приключилась. Верьте, командир, не допустим. Вот сейчас, пока еще тихо, я взобрался на откос и посмотрел на них через окошко; они и верно там, их хорошо видно с плоскогорья, я их видел и, представьте, напугал малюток. Так вот, командир, если с ангельских их головенок хоть один волос упадет, клянусь вам всем святым, я, сержант Радуб, доберусь до потрохов отца предвечного. И вот что наш батальон заявляет: "Мы желаем спасти ребятишек или умрем все до одного". Это наше право, чорт побери, наше право -умереть. А засим -- привет и уважение.

Говэн протянул Радубу руку и сказал:

– - Вы молодцы. Вы пойдете в первых рядах штурмующих. Я разделю вас на две группы. Шесть человек прикомандирую к передовому отряду, чтобы вести остальных, а пятерых к арьергарду, чтобы никто не смел отступить.

– - Всеми двенадцатью командовать буду попрежнему я?

– - Конечно.

– - Ну, спасибо, командир. Стало быть, я пойду впереди.

Радуб отдал честь и вернулся в строй.

Говэн вынул из кармана часы, шепнул несколько слов на ухо Гешану, и колонна нападающих начала строиться в боевом порядке.

VIII

Речь и рык

Тем временем Симурдэн, который еще не занял своего поста на плоскогорье и не отходил от Говэна, вдруг подошел к горнисту.

– - Подай сигнал!
– - скомандовал он.

Горнист заиграл, ему ответила труба.

И снова рожок и труба обменялись сигналами.

– - Что такое?
– - спросил Говэн Гешана.
– - Что это Симурдэн задумал?

А Симурдэн уже шел к башне с белым платком в руках.

Приблизившись к ее подножью, он крикнул:

– - Люди, засевшие в башне, знаете вы меня?

С вышки ответил чей-то голос -- голос Имануса:

– - Знаем.

Началась беседа, голос снизу спрашивал, сверху отвечал.

– - Я посланец Республики.

– - Ты бывший кюре из Паринье.

– - Я делегат Комитета общественного спасения.

– - Ты священник.

– - Я представитель закона.

– - Ты предатель.

– - Я революционный комиссар.

– - Ты расстрига.

– - Я Симурдэн.

– - Ты сатана.

– - Вы меня знаете?

– - Мы тебя ненавидим.

– - Вам хотелось, чтобы я попался к вам в руки?

– - Да мы все восемнадцать голову сложим, лишь бы твою с плеч снять.

– - Вот и прекрасно, предаюсь в ваши руки.

На верху башни раздался дикий хохот и возглас:

– - Иди!

В лагере воцарилась глубочайшая тишина -- тишина ожидания.

Симурдэн продолжал:

– - Но лишь при одном условии.

– - Каком?

– - Слушайте.

– - Говори.

– - Вы меня ненавидите?

– - Ненавидим.

– - А я вас люблю. Я ваш брат.

– - Да, ты Каин.

Симурдэн продолжал голосом громким и в то же время мягким:

– - Оскорбляй, но выслушай. Я пришел к вам в качестве парламентария. Да, вы мои братья. Вы несчастные, заблудшие люди. Я ваш друг. Я несу вам свет и взываю к вашему невежеству. А свет -- он и есть братство. Да разве мы с вами -- не дети одной матери -- нашей родины? Так слушайте же. Придет время, и вы поймете, или ваши дети поймут, или дети ваших детей поймут, что все, что творится ныне, свершается во имя законов, данных свыше, и что в революции проявляет себя воля божья. И пока не наступит то время, когда все умы, даже ваши, уразумеют истину и всяческий фанатизм, даже ваш, исчезнет с лица земли, пока, повторяю, не воссияет этот великий свет, кто сжалится над вашей темнотой? Я сам пришел к вам, я предлагаю вам свою голову; больше того, протягиваю вам руку. Я как милости прошу: отнимите у меня жизнь, ибо я хочу спасти вас. Я наделен широкими полномочиями и могу выполнить то, что пообещаю. Наступила решительная минута; я делаю последнюю попытку. Да, с вами говорит гражданин, но в этом гражданине -- тут вы не ошиблись -- жив священнослужитель. Гражданин воюет с вами, а священник молит вас. Выслушайте меня. У многих из вас жены и дети. Я беру на себя охрану ваших детей и жен. Я защищаю их от вас же самих. О братья мои...

– - А ну-ка попроповедуй еще!
– - насмешливо крикнул Иманус.

Симурдэн продолжал:

– - Братья мои, не допустите, чтобы пробил час кровопролития. Близится миг страшной схватки. Многие из нас, что стоят здесь перед вами, не увидят завтрашнего рассвета; да, многие из нас погибнут, но вы, вы умрете все. Так пощадите же самих себя. К чему проливать втуне столько крови? К чему убивать стольких людей, когда можно убить всего двух?

– - Двух?
– - переспросил Иманус.

– - Да, двух.