– Ты что, сбрендила?!
– ору на Хрюковну и усиленно тру глаза.

– Сам просил...
– довольно растягивает она свои лягушачьи губы. "Згляд" смотреть. Тютелька в тютельку...

– А-а...
– мотаю головой, прогоняя остатки "сна", и шлепаю в ванно-сортирную комнату - умываться.

День прошел - и ладно...

ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ

Горячий, сухой воздух схватывает клещами. Пыль, густо настоянная на пороховом дыму, рвет легкие на мелкие кусочки, но кашлять нельзя, собьется верный прицел, и тогда амба и мне, и Косте, и Зинченко, и командиру, который ранен в голову и лежит за камнями. Душманов много, они окружают нашу высотку, и я стреляю, стреляю, стреляю...

Они пошли в очередную атаку. Огромный бородатый душман бежит прямо на меня. Я целюсь ему в грудь, , пули рвут одежду, кровь брызжет из ран, но он только ускоряет бег как ни в чем не бывало, и лишь страшная, злобная ухмылка появляется на его бронзовом лице.

Я вгоняю в его волосатую грудь весь боекомплект, пулемет разогрелся так, что обжигает ладони, а он все еще жив и бежит, бежит... Вот он уже рядом, его заскорузлые пальцы, извиваясь змеями, подбираются к моему горлу. Я задыхаюсь, пытаюсь вырваться из крепких объятий, кричу...

И просыпаюсь. За окном рассвет, чирикают воробьи.

Тихо, спокойно. Отворяется дверь спальни, входит мама, склоняется над моей постелью.

– Ты снова кричал...
– говорит она, вздыхая.

– Сон, все тот же сон...
– бормочу я в ответ и невольно вздрагиваю.

Сколько лет прошло с той поры, а Афган все не отпускает мою память, является ко мне в кошмарных снах, будь он трижды проклят. В кошмарных снах, которые были явью...

– Мама, я уже встаю...
– глажу ее руки.

Она, скорбно поджав губы, качает головой и уходит.

Господи, как она сдала за те два года! Совсем седая стала...

Зарядка желанного спокойствия и сосредоточенности не принесла. На душе почему-то сумрачно. Быстро проглатываю завтрак и едва не бегом спускаюсь по лестнице в подъезд. До управления минут десять ходьбы, если напрямик через парк.

Парк еще безлюден, дремлет в полусне при полном безветрии... Свежеокрашенные скамейки, словно плоскодонки, плавают по обочинам аллеи в голубоватом утреннем тумане. На душе становится легко и прозрачно, но уже возле входа в здание горУВД я чувствую, как благостные мысли исчезают, оставляя после себя тлен хандры.

Кабинет уже открыт.

– Привет!
– с наигранной бодростью в голосе говорю я Славке Баранкнну, своему напарнику, белобрысому крепышу, - у нас кабинет на двоих.

– Умгу...
– отвечает он, дожевывая бутерброд.

Славка, как и я, холостяк, но в отличие от меня живет в милицейской общаге, похожей на СИЗО, - на первом этаже решетки, двери обиты железом, гнусносиней окраски панели в коридорах, и дежурные у входа с непрошибаемо-дубовыми моральными устоями первых коммунаров, когда женщина считалась просто гражданкой, а мужчина должен был засыпать ровно в одиннадцать вечера и непременно с единственной мыслью о светлом будущем.

– Тебя ждет Палыч. Справлялся раза два, - Славка крупными глотками пьет чай.

– С чего бы?
– бормоча себе под нос, будто ктонибудь может мне ответить.

Понятно зачем. Палыч - наш шеф, начальник отдела уголовного розыска, подполковник. И если с утра пораньше интересуется моей особой, значит, мне светит новое дельце.

– Сводка есть?
– обращаюсь к Баранкину.

– Держи, - протягивает он машинописный листок.
– Свежатинка.

Да уж, свежатинка... За сутки три разбойных нападения, пять квартирных краж, изнасилование с отягчающими, четыре угнанные машины, восемнадцать карманных краж (только заявленных), две новые группы наперсточников объявились... В принципе, конечно, меньше, чем обычно, но работенки вполне достаточно.

Ага, вот, по-моему, "изюминка". Убийство в "Дубке".

Применено огнестрельное оружие. Убийцу задержать не удалось. Интересно, когда-либо удавалось? Что-то не припоминаю...

– Серега, шеф ждет, - напоминает мне Баранкин, постукивая ногтем по циферблату часов.

– Готов к труду и обороне, - уныло отвечаю и нехотя отправляюсь на свидание с Палычем.

Палыч сегодня непривычно хмур, смотрит на меня исподлобья. Ему давно пора на пенсию, но, слава Богу, новое начальство, не в пример прежнему, не спешит расставаться с Палычем, чтобы заполнить вакантное

место своим челонеком. Палыч - "зубр" уголовного розыска, Дока, каких поискать. Знает всех и вся. Работать с ним-одно удовольствие. Ходячая энциклопедия уголовного мира и его окрестностей.

– Кх, кх...
– прокашливается Палыч.
– Поедешь...

э-э... и ресторан "Дубок". Знаешь?

Палыч немногословен, в общем - не оратор, свои мысли вслух он формулирует с трудом, будто выдавливая слова.

– А как же, конечно, знаю, - отвечаю я быстрее, чем следовало бы.

Палыч с подозрением смотрит на меня поверх очков с толстыми линзами. Горячительных напитков он не принимает совершенно, поэтому подчиненных на сен счет держит в жесткой узде.