Шрифт:
Но она упрямо мотала головой и не спешила к автостоянке, где горделиво сверкала лаком машина "тружеников Востока", японская "тоёта".
– Ну чего ты?
– цыкнула на нее лупоглазая.
Едем. И точка. Решено.
– Извини, но я остаюсь-впервые услышал я ее голос, он был тих, но ясен и мелодичен, как звон хрусталя.
– Э-э, нэт, зачэм так гаварищ? Подруга зовет-нэ хочэш, да? На руках понэсу...
– ухажер "мышки" сгреб ее в охапку.
Но она неожиданно резким и сильным движением для довольно хрупкого тела освободилась из объятий и попыталась уйти. Тогда на помощь ее ухажеру пришел его товарищ, и вдвоем они потащили "мышку" к машине.
– Я буду кричать. Отпустите меня. Сейчас же отпустите!
– взмолилась она.
– Молчи, дурочкам-прикрикнула на нее лупоглазая.
– Иначе сейчас получишь от меня по башке.
Я подошел к компании, когда "мышка" начала плакать.
– Отпустите девчонку, генапвале, - как мог спокойнее обратился я к главному, здоровенному горбоносому бугаю.
– Хватит вам и одной.
Он молча, даже не глядя в мою сторону, оттолкнул меня и открыл дверцу машины.
– Садитесь, - сказал он компании.
– И поехали...
Судя по всему, это были "кидалы", наши доморощенные гангстеры автомобильных рынков, и в другое время, при иных обстоятельствах я бы не рискнул с ними связываться. Но неделями копившаяся злость затуманила мне мозги. Я решительно шагнул вперед и оттер от них девчонку, которая тут же спряталась за мою спину.
– Вы поедете, она останется, - твердо сказал я, едва ворочая непослушным от ярости языком.
Я видел, как главный лениво повел бровью, и один из них, высокий, худощавый, с родинкой под глазом, молниеносно выбросил вперед кулак, целясь мне в челюсть.
И попал в пустоту. Но удивиться этому не успел:
мой ответный удар опрокинул его на землю, где он и затих.
Все на какое-то мгновение остолбенели. Первым пришел в себя горбоносый бугай:
– Мы тэбя сейчас рэзать будэм...
В этом у меня сомнений не было, такие ребята зря не суетятся и слов на ветер не бросают.
– Не советую...
– я взвел курок нагана и направил ствол в толстый живот бугая.
– Свинец чересчур вреден для пищеварения...
Они как-то одруг отрезвели и сникли. Ребята были битые, сразу поняли, что у меня в руках не детский пугач, а настоящая "пушка", потому пробовать судьбу нa авось не стали.
– Мы с тобой еще встретимся...
– выдавил из себя горбоносый, садясь за руль.
– Лады, - ответил я, кипя от злобы и едва сдержиживая палец на спусковом крючке.
– Готов а любое время.
А сейчас проваливайте.
Oни затащили пришедшего в себя забияку на заднее сиденье и уехали, увозя с собой и лупоглазую.
– Пойдем...
– пряча наган, обернулся я к "мышке", которая тихо всхлипывала позади.
– Теое куда?
– Т-туда...
– показала она в темноту.
Некоторое время мы шли молча, а затем вдруг она остановилась и пролепетала в отчаянии:
– Heт, туда... туда не пойду.
– Почему?
– Они могут быть там, на квартире, где мы с Инкой живем...
– Ты здесь отдыхаешь?
– Делала...
– задумался я.
– Вот что... Как тебя зовут?
– Ольга...
– Значит, так, Ольга, как я понял, ночевать тебе негде. Поэтому пойдем ко мне.
– Но...
– робко пискнула она.
– Никаких "но", - как можно строже прервал я ее.
– У меня в комнате две кровати, есть комплект чистого белья. И не дрожи ты, все позади...
Так она и вошла в мою неприкаянную жизньнечаянно, негаданно, не сказал бы, что тихо и незаметно, но по-будничному просто, будто я и она ждали этого момента долгие годы, ждали наверняка, не разменивая свои чувства на житейские мелочи, а храня их, как скупец свои сокровища.
ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ
Вид Ивана Савельевича не сулил мне ничего хорошего. Настроение у него было хуже некуда, и я прекрасно понимал, по какой причине, по отступать не собирался - не приучен.
– Дачу Лукашова я нашел. Она записана на имя его матери.
– Ото новына...
– безразлично буркнул Иван Савельевич, не поднимая головы.
– Мне нужна санкция на обыск, - упрямо гнул я свое.
– С какой стати?
– взвился, будто ужаленный, следователь.
– Ты в своем уме? Лукашов тебе шо, преступник? Цэ бэззаконие.
– И квартиры тоже, - жестко отчеканил я.
– Закон как раз и предусматривает подобные действия. И я требую...
– Ц-ц-ц...
– зацокал Иван Савельевич.
– Якэ воно упэртэ... Я тебе говорю - нет. И точка.