– Пусть там говорится все, что угодно!
– Рената пыталась заставить его спорить.
– И они действительно блаженны: всё принадлежит им. А что хорошего в том, что я потеряла огромный мир, который был у меня, когда мы с бабушкой гуляли в парке? Куда исчезли те люди, которые его составляли?! И тот старик в инвалидной коляске, что ежедневно ездил по аллеям, коротая последние годы?! Недавно я видела его там, но он ушел куда-то из моей жизни, и я даже не удивилась. Не успела. Мир уменьшается, чем старше мы становимся. Время начинает лететь, как сумасшедшее: вначале не замечаешь, как проскочил день, потом - неделя, месяц... А что дальше? Я не хочу терять мир моего детства... С ним у меня связано множество таинственных воспоминаний, в которых иногда приятно спрятаться от нашей жуткой реальности...

Саша смотрел на нее непонятным взглядом. Наконец он тихо-тихо вымолвил:

– Мы все потеряли больше, гораздо больше... Но ты этого уже не помнишь...

– Почему?

– Потому что сознательно не хочешь этого. В детстве ты это еще помнила, поэтому тебе так приятно прятаться в нем... Но оно ушло, а ты ищешь не там. Ты чего-то боишься и не выпускаешь себя из зачаточного состояния. Иногда у меня ощущение, что я пытаюсь войти в хорошо запертые двери... Стучусь, а мне никто не открывает и даже не отвечает...
– то, что не договаривали его гранитные глаза, выдавал тихий голос: Саша не болтал просто так, от нечего делать, чтобы поспорить со своей подопечной; все, о чем он сказал, было выдавлено не с одной каплей крови. Все, что он говорил, цепляло его за живое и доставляло невыносимую боль. Рената это понимала. Не понимала другого почему.

– Я тоже ненавижу время, - помолчав, добавил он.
– Те минуты, что нам удавалось украсть у вечности, холодной, пустой и бессмысленной вечности, время все равно без всякой жалости выдергивало из наших тел, душ, памяти... И не просто так выдергивало, сволочь, а с процентами!
– в голосе его послышалась едва сдерживаемая ярость, и Рената удивилась, с чего это уравновешенный и спокойный телохранитель так бесится. Чувствуя, что ему больно, она жалела, что затеяла этот разговор.

– Тогда зачем... всё это?..
– подавленно прошептала девушка.
– Если всё равно всё закончится одним и тем же, тогда зачем?..

Глаза Саши потухли, он даже ссутулился, что было ему совсем не свойственно. Съежился, как тряпичная кукла, из которой выдернули ось.

– Ты всегда задаешь этот вопрос...
– пробормотал он.
– И ответа на него я не знаю. И никто не знает... Я чувствую, догадываюсь, но не знаю!

Мысли роились в голове Ренаты, но она не представляла, как спросить еще. А спросить хотелось многое. Она ощущала, что по касательной задела какую-то тайну. И тайна, видимо, немыслимым способом затрагивала и её судьбу тоже... Но Саша говорит притчами, постоянно оставляя себе пути к отступлению, если вдруг она спросит о чем-то конкретном. Скорее всего, он лишь улыбнется и увильнет от ответа, как стайка мальков в пруду. Может быть, он намекает, чтобы она САМА задумалась и стала задавать вопросы не ему, а СЕБЕ?! Нет, это слишком запутано! В другое время, в спокойной обстановке она, быть может, и поразмыслила бы над этим, но так... О, нет, нет!..

Отвернувшись к стене, Рената натянула одеяло до самого уха. Саша погасил свет и устроился на своей кушетке. Этот запах чуть-чуть табака, мяты, хвойного дымка и чего-то древнего и мистического - преследовал её повсюду. Она знала все его оттенки. Она обожала его. Она помнила его во сне. Это было выше всех ее сил, убеждений и предубеждений. Это было сильнее разума. Это была всепобеждающая Природа, но не та, на уровне инстинктов, а гармоничная, свободная от рабства запрограммированности и узости, протыкающая пространство и время. Она была сильнее самого времени. Она была умнее и благороднее него.

Рената не могла больше бороться с собой. Пусть цыганка была права, пусть ей нет пары на этом свете, пусть она одинока по сути своей... Но ведь это лучше, чем жизнь отшельника. Беда ее в том, что отшельник - да тот же Саша - уединившись от людей, не бывает одинок, она же одна даже в толпе, в переполненном человеческими телами зале, на вечеринках у друзей, души которых, так же, как и её, чего-то искали и теряли. Да, это будет лучше, чем её жизнь и жизнь отшельника. Это будут те самые, украденные у Вечности...

Она присела на пол у кушетки. Саша приподнял голову с подушки.

– Ты сказал, что все мы потеряли гораздо больше, чем наше детство...
– шепнула она ему в губы.
– Что ты имел в виду?

Он взял ее за плечи, сел и привлек к себе.

– Мне было бы легче находить тебя каждый раз, моя золотая жрица...

И снова - эта ноющая, невыносимо сладостная боль... Рената подняла к нему лицо, запустила пальцы в его излишне отросшие, приятные на ощупь волосы, пригнула голову телохранителя к себе.

– Ты уверена?
– тихо спросил он, и его дыхание защекотало ее щеку, шевельнуло волосы над ухом.

Рената молча опустилась на подушку и потянула его за собой.

– Ты уверена?
– повторил он; явно, это что-то значило для него, нужен был ответ.
– Если нет - еще не поздно...

– Поздно!
– его же словами ответила Рената, предостерегающе приложив к его рту указательный палец.
– И я уверена.

– Если бы ты знала...
– Саша не договорил: он слишком долго сдерживал в себе бурю.