Шрифт:
– А, ты пришёл уж!
– сказал Яков.
– Что это ты несёшь?
– Это?
– переспросил Илья, глядя на деньги, И, вздрогнув от страха проговориться, торопливо сказал, помахивая в воздухе пакетом:--Это... тесёмка...
– Чай пить придёшь?
– спросил Яков.
– Сейчас!
Он пошёл быстро, ноги его ступали нетвёрдо, и голова была мутная, тяжёлая, как у пьяного. Идя по лестнице на чердак, он шагал осторожно, боясь нашуметь, боясь встретить кого-нибудь. А когда он зарывал деньги - в землю около трубы, - ему вдруг показалось, что в углу чердака, во тьме, кто-то притаился и следит за ним. Он ощутил желание бросить туда кирпичом, но вовремя опомнился и тихо сошёл вниз. В нём не было больше страха, - он как бы спрятал его на чердаке вместе с деньгами, - но в сердце возникло тяжёлое недоумение.
"Зачем я его удушил?" - спрашивал он себя.
Когда он вошёл в подвал, Маша, возившаяся у печки над самоваром, встретила его радостным восклицанием:
– Как ты рано сегодня!
– Снег, - сказал он. И тотчас же раздражённо закричал: - Что за рано? Пришёл, как всегда, - в свою пору... Видишь - темно.
– Здесь и в полдень темно, - чего ты орёшь?
– А того и ору, что все вы, как сыщики, - рано пришёл, куда идёшь, чего несёшь... вам какое дело?
Маша пристально посмотрела на него и с упрёком сказала:
– А-яй, Илья, как ты стал зазнаваться.
– А, ну вас к чёрту!
– выругался Лунёв и сел к столу. Маша обиженно фыркнула, отвернулась от него и стала дуть в трубу самовара. Тонкая, маленькая, она встряхивала чёрными кудрями, кашляла и жмурилась от дыма. Лицо у неё было худое, тёмные пятна вокруг глаз увеличивали их блеск, и было в ней что-то похожее на один из тех цветков, что растут в глухих углах садов, среди бурьяна. Илья смотрел на неё и думал, что вот эта девочка живёт одна, в яме, работает, как большая, не имеет никакой радости и едва ли найдёт когда-либо радость в жизни. Он же теперь будет жить, как давно желал, - в покое, в чистоте. Ему стало приятно от этой мысли и, почувствовав себя виноватым перед Машей, он тихо окликнул её.
– Ну что, злющий?..
– отозвалась она.
– Знаешь... я - поганый человек, - сказал Лунёв, голос у него дрогнул: сказать ей или не говорить? Она выпрямилась, с улыбкой глядя на него.
– Колотить тебя некому, вот что!
И, быстро подойдя к нему, Маша торопливо заговорила:
– Слушай, голубчик, - попроси дядю, чтоб он меня с собой взял! Попроси! В ножки поклонюсь, право, поклонюсь!
– Куда?
– устало спросил Лунев, занятый своими мыслями и плохо понимая её слова.
– С собой, родненький! Попроси!
Она сложила руки ладошками вместе и стояла пред ним, как перед образом, а на глазах у неё появились слёзы.
– Как бы хорошо-то, - вздыхая, говорила девочка.
– Весной бы и пошли мы. Все дни я про это думаю, даже во сне снится, будто иду, иду... Голубчик! Он тебя послушает - скажи, чтобы взял! Я его хлеба не буду есть... я милостину просить буду! Мне дадут - я маленькая... Илюша? Хочешь - руку поцелую?
И вдруг она, схватив его руку, наклонилась над нею. Илья оттолкнул девочку, вскочил со стула.
– Дура, - крикнул он, - разве это можно?.. Я - человека задушил...
Но испугался своих слов и тотчас же добавил:
– Может быть... я, может, такое сделал... а ты целовать хочешь?
– Ничего-о!
– говорила Маша, подойдя вплоть к нему.
– И поцеловала бы - велика важность! Петруха хуже тебя, а я у него за каждый кусок целую... Мне и противно, а он мне велит - целуй! Да ещё щупает меня и щиплет, срамник!
Оттого ли, что Илья сказал страшные слова, или оттого, что он не договорил их, но ему стало легко и весело. Улыбаясь, он тихо и с лаской в голосе сказал девочке:
– Ладно, я это устрою! Ей-богу, устрою! Пойдёшь ты на богомолье... Денег дам на дорогу...
– Голубчик!
– крикнула Маша и, подпрыгнув, обняла его за шею.
– Погоди!
– серьёзно сказал Лунёв.
– Сказано - пойдёшь! За меня помолись, Машутка...
– За тебя-то? Господи!..
В двери появился Яков и удивлённо спросил Машу:
– Ты чего визжишь? Даже на дворе слышно...
– Яша!
– радостно крикнула девочка и, захлёбываясь словами, стала рассказывать Якову: - Иду я, ухожу, прощай! Вот - он обещал упросить горбатого...
– Та-ак!
– сказал Яков и тихонько свистнул.
– Про-о-пала моя голова! Заживу теперь я совсем один, как месяц на небе...
– Няньку найми!
– усмехнувшись, посоветовал Илья.
– Водку пить буду, - качнув головой, сказал Яков. Маша взглянула на него и, опустив голову, отошла к двери. Оттуда раздался её укоризненный, печальный голос:
– Экий ты, Яков, какой... слабый!
– А вы - крепкие! Бросаете человека... Черти!
Он угрюмо сел к столу против Ильи и сказал: