– Смеркается, ребята, хорошо бы зажечь!
– сказал он.

Двое из рабочих, помоложе, принялись зажигать лампы, Азизбеков, положив спички в карман, вернулся на свое место.

В столовой вдруг все затихли и повернулись к двери. Азизбеков увидел Сталина. Он был в серых брюках, засунутых в высокие голенища сапог, и в простой рабочей тужурке с четырьмя накладными карманами. В руках Коба держал поношенную кепку с помятым козырьком. Черные волосы, зачесанные со лба назад, непокорно падали на виски. Всегда живое и веселое лицо сегодня было угрюмым. Отросшая борода придавала ему еще больше суровости. Войдя в столовую, Коба обвел присутствующих внимательным взглядом, поздоровался, принял предложенный Ваней стул и уселся между Азизбековым и Джапаридзе.

– Нам слишком дорого обходится наша беспечность, товарищи, - сказал Коба негромко.
– Но не следует впадать в уныние. Тем, кто направлял руку убийцы Ханлара, мы ответим решительным выступлением. Выстрел, произведенный в него, был направлен в рабочий класс, в партию, в нас с вами. Опасаясь открытой борьбы, враг начал прибегать к убийствам из-за угла. Мы уже посоветовались с баиловцами и пришли к единому решению: ответить на это злодеяние всеобщей забастовкой баи-ловских и биби-эйбатских рабочих двадцать четвертого и двадцать пятого сентября. Пусть похороны товарища Ханлара превратятся в мощную демонстрацию протеста всех баилово-биби-эйбатских рабочих!
– Коба замолк. Потом спросил у тех, кто сидел поодаль: - Как ваше мнение, товарищи?

– Правильно!
– раздались голоса с мест.

– Тогда надо действовать. И немедленно! Порешим на следующем: поручим товарищам Азизбекову и Джапаридзе подготовить на азербайджанском, русском и армянском языках прокламации и распространить среди рабочих. Пусть на всех промыслах, заводах, фабриках и предприятиях знают о нафталанском злодеянии. Для организации похорон товарища Ханлара Сафаралиева мы создадим комиссию.

В состав ее был введен и Сталин.

– Мы, - сказал он, - должны все подготовить, назначить день и час похорон. И сообщить об этом на все предприятия... Может быть, имеются другие предложения? Нет? В таком случае разойдемся, товарищи. Время дорого...

Все поднялись с мест. Только Азизбеков и Джапаридзе, будто ожидая еще чего-то, остались на месте.

– Сумеете сегодня же ночью сообщить остальным товарищам?
– спросил у Азизбекова Коба.

– Сумеем, - не задумываясь ответил Азизбеков.
– Пока я буду писать прокламацию, дружинники "Алого знамени" сообщат всем.

– Я ухожу, товарищи!
– сказал Коба.
– Встретимся завтра вечером на квартире у Вани. Приходите со стороны Первой Баиловской. Шторы на окне будут опущены.

Коба вышел первым. За ним - Алеша Джпаридзе. Последним покинул столовую Азизбеков, когда улица уже тонула в густом мраке сентябрьского вечера.

Только через час он добрался до города. Послав сынишку дворника за Асланом, Азизбеков прошел к себе в кабинет и принялся писать прокламацию от имени Биби-Эйбатского райкома РСДРП.

Глава двадцать третья

Аслан сидел дома и старательно чистил свой револьвер. Занятый делом, он, однако, настороженно прислушивался к каждому шороху и часто оглядывался на дверь - боялся внезапного появления отца. Парень знал, что если старик увидит у него револьвер, не только отнимет, но вдобавок задаст хорошую трепку.

Вечером он наведался к Смирнову спросить, нет ли чего нового, а затем побывал на берегу. Им владела теперь одна страсть - научиться хорошо грести. Не хотелось в ночь налета ударить лицом в грязь. Но лодки, которую он заприметил еще рано утром, на месте не оказалось "Куда же ее отвели?" досадовал Аслан и после тщетных поисков поплелся к пристани, которая у Девичьей башни вдается далеко в море. Он подошел к долговязому человеку с обмотанной шелковым платком головой который стоял на носу лодки и зазывал на свое суденышко любителей морского катания.

– Возьмешь меня?
– спросил Аслан.

– Отчего же? Плати и садись!

– У меня нет денег.

– Тогда не обессудь!

– Ты пусти бесплатно, я буду грести за тебя.

– А я что буду делать?
– возвысил голос долговязый лодочник и начал зазывать людей, только что подошедших к пристани: - Сюда!
– И, заметив, что публика направляется к другой лодке, крикнул: - Не туда! Та пойдет через полчаса, а я вот-вот снимаюсь с якоря! Сюда! Сюда! Садитесь...

С другой лодки донеслась сочная ругань обманутого конкурента. Долговязый не обратил на это никакого внимания. Аслан порылся в карманах.

– Ладно, сколько тебе дать?

– У тебя ведь нет денег, сам же говорил.

– Я заплачу, но ты разреши мне самому грести. Долговязый лодочник опустил в карман полученный серебряный двугривенный и развалился на корме.

– Ладно, греби, сколько твоей душе угодно!
– буркнул он. И, сложив рупором ладони, снова крикнул: - Сюда! Давайте сюда! Вы-хо-о-дим!..

Но выходить в море он не торопился. Ждал, как видно, пока лодка не набьется до отказа. Аслан сел за весла. Как назло, никто больше не подходил к пристани. Тщетно прождав еще некоторое время, долговязый снял канатную петлю с причала и, упершись ногой о пристань, оттолкнул лодку.