Ступив во двор, он почувствовал прежнюю уверенность и бросил, не оборачиваясь:

– Вы бы, гражданочка, кобуру застегнули, а то наган украдут, - и зашагал к зданию заводоуправления.

Секретаря партячейки на месте не было, в цех его провожала председатель завкома, пожилая женщина в синей спецовке.

– Вы, товарищ, удачно пришли. У нас сейчас обеденный перерыв начнется, вот как раз лекцию и прочитаете. А то давно уже к нам никто не приходил.

– Да я, собственно, не лекцию...

– Понятно, понятно... У нас народ хороший, товарищ уполномоченный.

Они шли мимо стеллажей, на которых лежали большие металлические поплавки.

– Это что?
– спросил он у провожатой.

– Мины. Мы их в токарном цехе делаем, а рядом слесаря стабилизаторы для них клепают.
– Женщина взяла со стеллажа хвостовое оперение смертоносного снаряда.
– Видите? Мы раньше хорошие вещи делали арифмометры, машины счетные, даже цех детских металлоигрушек был, самолетики...

Шарапов услышал в ее голосе столько боли, что ему мучительно стало жалко эту немолодую, усталую женщину, и себя стало жалко, и самолеты детские.

– Курить-то можно у вас?
– спросил он.

– Можно, курите. Только-только пришли мы.

Работницы сидели прямо у станков, на перевернутых ящиках, разложив на коленях свертки с едой. Никто не обратил внимания на Шарапова, видимо, люди привыкли к посторонним.

– Товарищи!
– сказала председатель завкома.
– К нам пришел лектор, товарищ...
– она обернулась к Ивану.

– Шарапов.

– Шарапов, он вам расскажет о текущем моменте.

Женщины оставили еду, как по команде, повернулись к Ивану.

Он подошел поближе, поглядывая на эти с надеждой смотрящие на него лица.

– Я, товарищи работницы, за другим пришел, - Шарапов перевел дыхание, - совсем за другим. У меня дело особое.
– Иван еще раз оглядел собравшихся.
– Я, товарищи женщины, из милиции...

– Ишь ты, - удивленно сказал кто-то.

– О текущем моменте говорить не стоит. Всем нам этот момент известен прекрасно. Наступает фашист, идет к нашей столице. Поэтому я к вам за помощью пришел.

– За помощью?
– насмешливо спросила высокая работница.
– Ишь ты! Бабоньки, милиция у нас помощи просит. Ну давай нам наган - мы ворюг ловить будем. Лучше скажи, что ты в Москве делаешь? Муж мой, братья на фронте. А ты, мужик здоровый, у баб помощи просишь...

Наверное, никогда в жизни ему не было так плохо, как в эту минуту. Густой, липкий стыд обволок его сознание, но вместе с ним, вернее, сквозь него прорывалось какое-то огромное и горячее чувство. Теплый комок сдавил горло и мешал, не давал говорить. Только бы не заплакать!

А женщины уже кричали. Все. До одной. И упреки их были горьки и несправедливы.

Тогда он шагнул к ним. Вдохнул глубоко, словно собирался нырнуть:

– Товарищи женщины!

Голос его внезапно обрел силу и звучность. Стал звонким и упругим, как много лет назад, когда Иван служил в кавалерии.

– Товарищи работницы! Я служу в милиции. Но, что войны касается, я вам отвечу. Не обижайтесь, конечно, но, когда ваши мужья еще при мамкиной юбке сидели, я уже на гражданской войне кавалеристом был. Имею ранения. Если желаете, могу рубашку снять, у меня под ней весь послужной список имеется. Потом с кулачьем дрался, хлеб вам добывал. Потом все это от бандюг сохранял. Вот, значит, какая мне жизнь выпала. Я от фронта не бегал. Только есть у нас партия большевиков, и она приказала мне с фашистами здесь бороться.

Женщины замолчали.

Иван перевел дыхание.

– Вы думаете, что враг там только, на фронте? Нет. Фашист на что надеется? На панику среди нас. Как только мы испугаемся, тут он и победит. Вот за этим мы в Москве и оставлены. Что? Не слышу? Нет, не потому я к вам пришел. Хочу просить вас от имени московской рабоче-крестьянской милиции помочь нам.

– Да как помочь-то?

– Сейчас расскажу. Вы слыхали, конечно, что кто-то ракеты во время бомбежки пускает? Слыхали. А в очередях сволочь панику сеет. То-то. Помогите нам. Двое ваших рабочих недавно в трамвае задержали злостного паникера. Честь им и хвала. Они показали свою высокую пролетарскую сознательность. Я вот хотел рассказать о всевозможных уловках врага, и вижу, что вас, товарищи работницы, долго агитировать не надо. Правильно я говорю?

– Да чего там!.. Сами не маленькие!..

Иван подошел к работницам, сел на ящиках и неторопливо повел разговор.

ДАНИЛОВ

– Этот, что ли, дом?
– Данилов полез в карман за папиросами.

– Этот самый.

– Сколько выходов во дворе? Спички есть?

– Два, Иван Александрович.
– Черкашин зажег спичку.

– Людей поставил?

– С утра, товарищ начальник.

– Ну, добро тогда. Поди проверь посты, а я пока покурю на воздухе.

Черкашин, чуть волоча раненную еще в двадцатых годах ногу, пошел к воротам. Данилов остался один. Вот бывает же так: кажется, всю Москву облазил за двадцать лет работы в угрозыске, а в этом переулке со смешным названием Зоологический не довелось. Хороший переулок, очень хороший. Здесь жить здорово. Зелени много и тишина. Вон листьев сколько накидано.