– Спи, я погляжу.

Мишка закутался в плащ. Все-таки холодны сентябрьские ночи. Он сидел и глядел в темноту.

Совсем рядом шумел ветер в ветках деревьев, где-то в пруду звонко плескалась вода. Ночь темная, и он был в ней один, со своими мыслями, со своим страхом. Он сидел и слушал. Ему казалось, что слышит он тяжелый басовитый гул, который с запада нес ветер. И Мишка понимал, что в этой ночи идет война и гибнут люди, а он ничем не может им помочь. Сознание своей беспомощности рождало в нем тяжелую злобу. Ему хотелось вынуть наган и всадить все семь пуль в этого гада, сопящего у противоположной стены. Ишь, сволочь, с немцами спутался. Но он вспоминал слова Данилова о том, что дело, порученное ему, поможет фронту и оно сейчас самое главное и важное для многих людей.

Под утро он задремал. Проснулся от резкого толчка. Над ним стоял Харитонов и тряс его за плечо:

– Утро. Проспал, караульщик.

– Я только полчаса. Ох и курить охота!

– Скоро покуришь. Пошли.

– Куда?

– Закудыкал. Тащить верблюда.

– А, ну если так, то я могу.

Они прошли по мокрой от росы траве. На аллеях клубился туман, солнечные лучи, с трудом пробираясь сквозь него, не доходили до земли. Было свежо.

– Пойдем побыстрей, - сказал Мишка, - а то я закоченею.

Где-то зазвонил трамвай, и они пошли на его голос мимо детской площадки, сырых скамеек, выцветших на солнце беседок.

Им повезло. Трамвай, показавшись из-за поворота, только-только набирал скорость. Они прыгнули на ходу. Вагон оказался пустым. Только пожилая кондукторша дремала, прислонив голову к стенке. Она открыла глаза, поглядела на пассажиров.

– Оплатите проезд, граждане, - голос ее был по-утреннему хриплым.

Влипли. Мишка похолодел: денег-то нет.

Он поглядел на судорожно шарящего по карманам Харитонова. Кондукторша уже совсем проснулась и выжидающе глядела на них.

– Мамаша, - сказал Мишка, - мамаша, мы беженцы. Из-под Смоленска мы. Нету у нас денег. Ты уж извини нас.

– Откуда?
– переспросила кондукторша.

Мишка молчал. Тогда она оторвала два билета и протянула ему:

– Бери, а то не дай бог - контролер. Как там?

– Плохо, мать, совсем плохо.

Они прошли вперед и сели.

– А ты ничего, - усмехнулся Харитонов, - молодец.
– Видно, битый.

– А по чему видно?
– зло спросил Мишка.

– Да по всей ухватке.

Трамвай медленно пробирался через пустую Москву, Мишка смотрел в окно и удивлялся тому, как изменился город. Мимо окон проплывали магазины с витринами, забитыми досками. Нижние этажи домов закрыли мешки с песком, на перекрестках стояли разлапистые ежи, сваренные из обрубков рельсов.

– Эй, мужики, - крикнула кондукторша, - вы свою остановку не проедете?

– Нет, нет, - засуетился Харитонов, - нам здесь выходить, на Курбатовской.

Они сошли с трамвая и пошли сквериком, пересекая площадь. Миновали особняк, в котором помещался ВОКС, старый собор и вышли в тихий переулок. Потом они долго кружили проходными дворами.

– Здесь, - наконец сказал Харитонов, - пришли.

– Куда?

– К надежным людям. Только помни: народ тут серьезный, чуть что... он щелкнул пальцами.

– Не учи, - лениво процедил Костров, - не таких видали.

Они вошли в старый, похожий на казарму, дом. Долго блуждали в переплетении лестниц и коридоров.

У двери с вылезшим наружу войлоком Харитонов остановился и постучал в стену.

"Номера нет", - автоматически отметил Мишка.

Они стояли и ждали минуты три. Харитонов занес было руку, чтобы опять постучать, как вдруг из-за двери раздался голос:

– Кто там?

– Свои.

– У нас все дома.

– Егора недосчитались.

Дверь отворилась.

– Один?
– спросил тот же голос, показавшийся Мишке необыкновенно знакомым.

– Нет, с хорошим человеком.

Мишка шагнул в темноту квартиры. За его спиной хлопнула дверь. Сразу же вспыхнула лампочка в прихожей. И тут Мишка увидел Резаного. Он стоял, широко расставив ноги в командирских галифе, стоял и улыбался:

– Ну-с, как говорится, гора с горой... Так, что ли, Миша?

– Да вроде так, - Мишка на всякий случай опустил руку в карман.

– Это ты брось, - спокойно, даже слишком спокойно сказал Резаный. Наган или нож, я не знаю, что у тебя там, не поможет. Да и зачем они тебе, ты же не у чужих людей. Припекло, а, Миша? Ко мне прибежал.

– А куда побежишь, Резаный? Куда? Сейчас время такое: кто к деловым пристанет, у того фарт.

– Это ты прав. Ну что мы стоим? В комнату заходите. Там поговорим, закусим. Время завтрака. Прошу, - Широков приглашающим жестом распахнул дверь в комнату.