– Я сам распоряжаюсь собой, - ответил хозяин, не отрицая моей догадки и не подтверждая её. Мы направились к выходу, но он внезапно остановился.

– Когда Андре Маршан был жив, я не мог понять, что им движет, произнес он, - Когда умер - тоже. Я достаточно стар, чтобы разбираться в людях и осмысливать их поведение. Так вот - Маршан, как политик, не руководствовался ни одним из обычных мотивов: ни амбициями, ни жадностью, ни альтруизмом, ни патриотизмом. Даже особого стремления к власти у него не было. Другое что-то им управляло, - он помолчал, слегка покачивая головой. И вежливо проводил меня до самой двери.

По дороге от дома Монтана к Елисейским полям, где предстояла следующая встреча, я купил маленький атлас и, раскрыв его на карте округа Авейрон, погрузился в её изучение.

...Она, должно быть, только что пришла в "Колизей" - чуть раньше назначенного срока. И сидела в своем красном пальто за угловым столиком, лицом к двери. Очень прямая, тонкое лицо, впалые щеки, черные волосы подобраны в узел. Все соответствовало хрипловатому голосу в телефонной трубке. Пока я шел к ней, она пристально смотрела на меня и ни тени одобрения не прочел я в её взгляде. Женщина за пятьдесят, для которой общение с людьми - проблема.

– Я Джордж Пэррот. Спасибо, что пришли. Простите, что заставил вас ждать. Недолго, надеюсь?

– Ничего страшного, - её рукопожатие было вялым, глаза на миг встретились с моими, и тут же взгляд ускользнул. Она успела заказать рюмку анисовой водки и уже выпила. Я сел за столик, попросил принести чаю для себя и ещё одну рюмку для дамы и послал ей неотразимую, как я надеялся, улыбку. Анни Дюпюи не улыбнулась в ответ. Вытряхнула из пачки сигарету жестом заядлого курильщика, для которого норма - три пачки в день и закурила. Нервная кошка, видавшая на своем веку много зла от людей.

– Уверен, что вас предостерегали от встречи со мной, - я взял быка за рога.

– А вы как думали?

– Почему власти не хотят обсуждать самоубийство Маршана?

В душе сидевшей напротив женщины бушевали страсти - я сразу это почувствовал. Она была накалена до предела, слова вырывались у неё с трудом, будто под давлением в дюжину атмосфер, в голосе клокотали боль и ярость.

– Им правда не нужна, они её боятся, - слово "они" она будто выплюнула. Чистая истерика - неужели эта женщина живет в таком напряжении постоянно?

– Какая правда?

– Такая правда, что министр был после войны самой яркой политической фигурой. Ему следовало стать премьер-министром или даже президентом республики. Но им не нужен был честный человек, не запятнанный коррупцией, который никогда не стал бы заигрывать с левыми.

Она придавила в пепельнице едва начатую сигарету и тут же закурила следующую.

– "Они" - это кто?

– Вся эта банда. Голлисты, конечно. И коммунисты тоже. Министр часто мне повторял: "Морис Торез и мафия объявили мне войну, они меня когда-нибудь прикончат". И прикончили - сами видите.

– Но он совершил самоубийство, мадемуазель, разве это не так?

– А! Самоубийство самоубийству рознь. Допустим даже, что он это сделал - так спросите себя, почему столь блестящий, столь удачливый человек пошел на такое? Вы задавали себе этот вопрос?

Она допила вторую рюмку. Я выбрал из скупой закуски, которую поставил передо мной официант, маслину и предложил ей закусить, но она отказалась.

– Может, сердечные неурядицы?
– сделал я ход конем.

– Ну уж нет!
– почти выкрикнула она.

– Откуда такая уверенность?

– Знаю - и все!

Я спросил, когда она в последний раз видела министра, но вопрос как бы не был услышан. Однако я не сдался:

– Вы встречались с ним после 1962 года, когда перестали работать у него?

– Конечно, - сказала она, в голосе мне почудилось легкое колебание.

– Позвольте вас спросить - почему после девяти лет работы с ним вы уволились?

– У нас были... другие отношения.

– Тем более вы могли бы знать причину, побудившую его свести счеты с жизнью.

– Никто не знает её лучше меня. Ни один человек!

Я старался разговаривать с ней как можно мягче, хотя понимал, что это дикое существо вряд ли можно подкупить лаской или подачками. Она находилась в состоянии ожесточенной войны со всем миром и готова была расцарапать каждого, не разбирая, друг это или враг - лишь бы оказался в пределах досягаемости её когтистых лап.

– Так скажите, мадемуазель, почему умер Андре Маршан?

Еще одна сигарета судорожно потушена, ещё одна закурена. Руки её тряслись, она никак не могла поднести спичку к концу сигареты.