Катаев Валентин Петрович
Шрифт:
– Это не важно. Комсомолец?
– Комсомолец.
– Хорошо. А девушки?
– Что девушки?
– Девушки - комсомолки?
– Одна комсомолка, а другая беспартийная.
– Так. Одна положительная и одна отрицательная. Ничего. Из метро никого нет?
– Нет.
– Жаль. И почему бы вам не сделать положительную девушку метростроевкой?
– К сожалению, нельзя. Она у меня уже вузовка.
– Простите за нескромный вопрос: какого вуза?
– Медичка. На доктора учится.
– Ага. Можно считать - почти член союза Всемедикосантруд?
– Пожалуй.
– Ну, это ничего себе, сносно. Военных нет?
– Есть один. Артиллерист.
– Академик?
– Нет. Строевой.
– А его нельзя сделать академиком?
– В сущности, конечно, можно, но...
– Тогда пусть лучше будет академиком. Ладно? Трамвайщиков нет?
– Нет.
– Строительных рабочих нет?
– Нет.
– Профессоров нет?
– Профессора есть.
– Сколько?
– Два.
– Положительный и отрицательный?
– Верно! Откуда вы догадались?
– Милый! Не зря деньги получаю. Симпатичная старушка, домашняя работница, найдется?.. Нету? Очень жаль. А соседка с флюсом?.. Тоже нет? Вы меня огорчаете. Что же у вас есть?
– Есть бывшая монашка. Делает стеганые одеяла.
– Пьет потихоньку водку?
– Откуда вы знаете?!
– Дорогой мой!! Ну-с, значит, так сказать, все. Будьте здоровы!
– Когда прикажете зайти? Недельки через две?
– Что вы! Приходите месяца через четыре.
– Через четыре месяца!!
– Ну да. Что вас удивляет?
– Через четыре месяца за ответом?
– Ох, дорогой мой, какой вы трудный человек! Не за ответом, а на общественный просмотр.
– А за ответом?
– Какой может быть ответ? Ответ обыкновенный: ваша пьеса принята, будет поставлена и пройдет двести сорок пять раз с аншлагами. Поздравляю вас!
– Вы ж еще ее не читали!
– И читать не желаю.
– Откуда ж вы знаете, что она пройдет с успехом?
– А я вам не говорил, что пройдет с успехом.
– Позвольте! Двести сорок пять раз с аншлагом...
– Вот именно. Тридцать пять вечерних абонементов, двадцать два утренних, пятьдесят проданных спектаклей для Пролетстуда, двадцать - для трамвайщиков, семнадцать - для бетонщиков, тридцать четыре - для Медикосантруда, пять - для Военной академии.
– Виноват, я вас перебью. А если бетонщики не захотят?
– Не захотят? Дитя!.. Плакать будут, а захотят. Ну, простите, мне надо еще в Центральную театральную кассу съездить, подписать договор на продажу двухсот спектаклей "Волки и пчелки".
– Разве у вас идут "Волки и пчелки"?
– Через два года поставим.
– А вдруг выйдет плохо?
– Ребенок! Там, где есть плановое распределение билетов, не бывает плохих спектаклей. Заметьте себе. Ну, пока!
Через два года молодой, но уже довольно известный драматург снял бобровую шубу и лихо вошел в кабинет директора театра.
– Получите новую пьесу. Ромуальд Федорович в восторге. Пятнадцать женских, десять мужских, двенадцать положительных, тринадцать отрицательных, пять метростроевцев, шесть трамвайщиков, семь бетонщиков, три профессора, масса забавных старушек, студенты, члены состоятельных профсоюзов, музыка, три действия... За триста спектаклей ручаюсь.
– Приходите через две недели.
– Неужели успеете?
– А почему ж нет? Пьеска небольшая. Пятьдесят страниц. В день по три странички...
– Я думал, вы уже хотите через две недели поставить.
– Что вы, милый! Прочитать сперва надо.
– Зачем же читать, когда и так все ясно? Ромуальду Федоровичу нравится...
– Ну, так пусть Ромуальд Федорович и ставит, если ему нравится. А мне надо, чтобы публике понравилось. А то мы прогорим!
– Зачем же публике чтобы нравилось? При чем здесь публика? И так пойдет. Профессоров пригонят, бетонщиков пригонят, Пролетстуд пригонят...
– Увы!
– Что увы?
– Увы!
– Вы меня пугаете. Что случилось?
– Только через кассу.
– Что через кассу?
– Билеты, дорогой мой, билеты.
– А если публика на мою пьесу не захочет покупать билетов?
– Вот в этом-то и штука.
– Как же быть?
– Писать пьесу, чтоб понравилась публике.
– Легко сказать!
– Вот именно - легко сказать.
– Гм... Вы меня просто убили. Так, значит, я зайду за ответом через две недели. А если пьеса будет... не совсем... так сказать, недостаточно... гм...