–  Один черт, - отчаянно молвил отец дьякон, криво влезая в стихарь. Одолел меня бес!

–  Много вы пьете, - осторожно намекнул отец настоятель, - оттого вам и мерещится.

–  А это мерещится? - злобно вопросил отец дьякон.

Владыкой мира будет труд!

донеслось через открытое окно соседнего помещения.

–  Эх! - вздохнул дьякон и пророкотал: - Благослови, владыка!

–  Пролетарию нечего терять, кроме его оков!

–  Всегда, ныне, и присно, и во веки веков, - подтвердил отец настоятель, осеняя себя крестным знамением.

–  Аминь! - согласился хор.

Урок политграмоты кончился мощным пением "Интернационала" и ектении:

Весь мир насилья мы разрушим до основанья! А затем...

–  Мир всем! - благодушно пропел настоятель.

–  Замучили долгогривые, - захныкал учитель политграмоты, уступая место учителю родного языка. - Я - слово, а они - десять...

–  Я их перешибу, - похвастался учитель языка и приказал: - Читай, Клюкин, басню.

Клюкин вышел, одернул пояс и прочитал:

Попрыгунья-стрекоза

Лето красное пропела.

Оглянуться не успела...

–  Яко спаса родила! - грянул хор в церкви.

В ответ грохнул весь класс и прыснули прихожане.

Первый ученик Клюкин заплакал в классе, а в алтаре заплакал отец настоятель.

–  Ну их в болото! - ошеломленно хихикая, молвил учитель. - Довольно, Клюкин, садись. Пять с плюсом!

Отец настоятель вышел на амвон и опечалил прихожан сообщением:

–  Отец дьякон заболел внезапно и... того... богослужить не может.

Скоропостижно заболевший отец дьякон лежал в приделе алтаря и бормотал в бреду:

–  Благочестив... самодержавнейшему государю наше... Замучили, проклятые!..

–  Тиш-ша вы! - шипел отец настоятель. - Услышит кто-нибудь - беда будет...

–  Плевать... - бормотал дьякон. - Мне нечего терять... ик... кроме оков!..

–  Аминь! - пропел хор.

1924

ЧУДО КООПЕРАЦИИ

Нарсуд 3-го участка Каширского

уезда села Иванково признал отцами

родившегося у гражданки Поляковой

ребенка - Кузнецова, Титушина,

Жемарина и Соловьева.

"Рабочая газета"

Гражданка Полякова застенчиво подошла к столу народного судьи и аккуратно положила на него небольшой, но чрезвычайно пискливый сверток.

–  Подозрений ни на кого не имеете? - деловито заинтересовался судья.

–  Имею подозрение на Кузнецова.

–  Ага! Гражданин Кузнецов, подойдите.

На задних скамьях послышалось тяжелое сопение, и белобрысый парень выдвинулся вперед.

–  Есть! - сказал он, угрюмо вздохнув.

–  Гражданин Кузнецов, - строго спросил судья, - признаете?

–  Чего-с?

–  Вещественное доказательство, говорю, признаете? Ребенок ваш?

–  Никак нет. Не мой.

–  Однако гражданка Полякова имеет на вас подозрение. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Кузнецов переступил с ноги на ногу и мрачно заметил:

–  Подозрение признаю... А ребенка - никак нет... Не признаю.

–  Значит, вы утверждаете, что между вами и гражданкой Поляковой ничего не происходило?

–  Так точно, происходило.

–  Ага! Раз между вами и гражданкой Поляковой... происходило, значит, ребенок ваш?

–  Никак нет, не мой.

–  Вы меня удивляете, гражданин Кузнецов, - сказал судья, вытирая вспотевший лоб. - Если это не ваш ребенок, так чей же он?

Кузнецов глотнул воздух и с трудом выдавил из себя:

–  Не иначе как Титушина.

–  А-а-а! Гражданин Титушин, подойдите сюда. Между вами и гражданкой Поляковой что-нибудь происходило?

–  Происходило, - робко сказал Титушин. - А ребенок не мой.

–  Подозрение ни на кого не имеете?

–  Имею. На Жемарина.

–  Гражданин Жемарин! Происходило?

–  Происходило.

–  Признаете?

–  Не признаю. Имею подозрение на Соловьева.

Судья залпом выпил стакан воды.

–  Соловьев!

–  Есть.

–  Происходило?

–  Происходило.

–  Признаете?

–  Не признаю.

–  Подозрений ни на кого не имеете?

–  Имею.

–  На кого?

–  На Кузнецова.

–  Гражданин Кузнецов!