–  Ах, так! А это, по-вашему, тоже брехня?! - воскликнул я, вынимая из кармана новенький двугривенный.

Тупягин вскользь посмотрел на двугривенный, сиявший в моих пальцах, и пожал плечами.

–  Обыкновенный николаевский двугривенный... Награбленный большевиками из Монетного двора в семнадцатом году...

–  Да, Тупягин, видите: вместо орла - ненавистные вам серп и молот и надпись: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь".

–  Ерунда! Приклеили!

Я заскрежетал зубами.

–  Слушайте, вы, Тупягин! Видите: пятирублевая ассигнация? - Я вытащил из кармана казначейский билет. - Посмотрите на него внимательно. Сейчас мы с вами пойдем в любой магазин, купим четвертку табаку, и я на ваших глазах получу сдачу се-ре-бром!

–  Чепуха! Никакой нормальный человек не разменяет вам эту подозрительную советскую бумажку на серебро.

Я почувствовал, что ком подкатил к моему горлу. Я собрал всю свою силу воли и процедил сквозь зубы:

–  Тупягин... Какие же деньги в таком случае вы признаете?

–  Ро-ма-нов-ски-е! - скрипнул Тупягин. - Ни-ко-ла-ев-ски-е! Это настоящие деньги. Без всяких фиглей-миглей.

–  Ах, так, дорогой товарищ Тупягин? - сказал я, ласково улыбаясь. Очень приятно. А скажите, пожалуйста, что это у вас такое висит в простенке между этими двумя многоуважаемыми окнами?

–  Зеркало, - с удивлением сказал Тупягин.

–  Зеркало. Но оно мне не нравится.

Непосредственно за этим я взял с письменного стола какую-то бронзовую собаку и бросил ее в зеркало. Осколки брызнули во все стороны. Тупягин окаменел.

–  Кроме того, мне не нравится цвет ваших обоев. Но мы это сейчас исправим.

Я взял со стола большую бутылку чернил, и не прошло двух минут, как обои приобрели очень оригинальную и живописную окраску. Затем я выпустил из перины пух, наскоро вспорол перочинным ножом бархатный турецкий диван, сунул в него жалкие остатки стенных часов, выдавил тюбик синдетикона в ночные туфли хозяина и затопил камин обломками какого-то мореного дуба.

–  Надеюсь, - ласково сказал я, - что вы не доведете дело до народного суда? Я понимаю, если б это был еще окружной суд, но стоит ли мараться об этот паршивый большевистский судишко! Не правда ли, Тупягин? Лучше я вам просто заплачу пятьсот рублей наличными за организацию уюта в вашей мрачной холостяцкой берлоге - и дело с концом.

–  Как угодно, - сухо сказал Тупягин.

–  Потрудитесь получить, - сказал я, протягивая Тупягину романовскую пятисотку.

–  Вы что, издеваетесь надо мной?

–  Какое уж тут может быть издевательство, - грустно сказал я, - умел уют старому холостому другу устраивать - умей и денежки за это платить. И не какие-нибудь советские... паршивые... фигли-мигли. А настоящие, романовские, так сказать.

–  Надеюсь, вы шутите?.. - хрипло прошептал Тупягин.

–  Какие уж тут шутки!.. До свидания, Тупягин... Мебель советскую покупайте на Сухаревке. Там, знаете ли, дешевле и хуже. И все-таки не в каком-нибудь гнусном большевистском государственном тресте.

1924

ГЛАВ-ПОЛИТ-БОГОСЛУЖЕНИЕ

Конотопский уисполком по

договору от 23 июля 1922 года с

общиной верующих поселка при ст.

Бахмач передал последней в

бессрочное пользование богослужебное

здание, выстроенное на полосе

железнодорожного отчуждения и

пристроенное к принадлежащему

Западной железной дороге зданию, в

коем помещается железнодорожная

школа.

...Окна церкви выходят в

школу...

Из судебной переписки

Отец дьякон бахмачской церкви, выходящей окнами в школу, в конце концов не вытерпел, надрызгался с самого утра в день Параскевы Пятницы и, пьяный как зонтик, прибыл к исполнению служебных обязанностей в алтарь.

–  Отец дьякон! - ахнул настоятель. - Ведь это что же такое. Да вы гляньте на себя в зеркало: вы сами на себя не похожи!

–  Не могу больше, отец настоятель! - взвыл отец дьякон. - Замучили, окаянные. Ведь это никаких нервов не хва-хва-хва-тит! Какое тут богослужение, когда рядом в голову зудят эту грамоту...

Дьякон зарыдал, и крупные как горох слезы поползли по его носу.

–  Верите ли, вчера за всенощной разворачиваю требник, а перед глазами огненными буквами выскакивает: "Религия есть опиум для народа". Тьфу! Дьявольское наваждение. Ведь это ж... ик... до чего ж доходит?.. И сам не заметишь, как в кам... Ком-мун-нисти-ческую партию уверуешь! Был дьякон - и ау, нету дьякона! "Где, - спросят добрые люди, - наш милый дьякон?" А он, дьякон... он в аду... в гигиене огненной!..

–  В геенне, - поправил отец настоятель.