Цымбал выстрелил. Банка подпрыгнула и упала на песок. Долинин закусил губу.

– Поднять, что ли?

– Не надо. Я сам.

Цымбал выстрелил во второй раз, пуля отбросила банку метра полтора дальше. Тогда он выпустил в нее подряд все оставшиеся в обойме патроны. Банка прыгала, вертелась, перескакивала с места на место, проваливалась между камнями, по пули Цымбала доставали как-то ее и там.

– Всё!
– наконец остановился Цымбал.

Он набил патронами и вернул пистолет Долинину.

– Вы, кажется, красноармейцем были?
– спросил Долинин сухо.
– Где же вам удалось так пистолет освоить? В отряде?

– Почему только в отряде? Я оружием с детства увлекался. С поджигалок начинал. Знаете, из винтовочных гильз мастерили? Врежешь ее в деревянную рукоятку, просверлишь сверху дырочку для запала, внутрь - пороху, пыж, пульку... Над запалом - головка спички. Прицелишься, чиркнешь по спичке коробком - ударит по всем законам пиротехники. Иной раз разорвет...

– Не от этого ли и глаз пострадал?

– Глаз? Это осколком.
– Цымбал прикоснулся рукой к черной повязке.
– В начале войны было дело. Пытались урожай собирать. Пшеница стеной стояла, на редкость была пшеничка, никогда не видел такой, хотя я комбайнер старый. Не успели ее собрать. Я по крайней мере не успел. Разбили бомбами и комбайн, и меня. И, что досадно, когда привезли в больницу, на мне ни одной царапины. А вот глаза нет. И всё чем? Осколком, вот таким, с маковинку, с булавочную головку. Лечиться - где там! Бабы примочки делали.

– Как же вас в таком состоянии в армию взяли, да еще и рядовым бойцом?
– недоверчиво спросил Долинин.

– Меня и не взяли, сам пристал в августе к ополченцам. Ну, а потом, когда нас окружили да помяли под Кингисеппом, стал по тылам к Славску пробираться. Встретился сначала е одним отрядом, а зимой и к вашим вот перешел: первый отряд немцы весь растрепали, рассеялись ребята кто куда.

– Зачем же вы пробивались в Славск?

– Сложный вопрос задаете, товарищ секретарь.
– Цымбал умолк на минуту, добавил: - Врать не люблю, а и правду сказать нельзя. Я и сам-то ее узнал случайно, правду.

– То есть? Как это понимать?
– Долинин нахмурился.

– Как хотите, так и думайте, а сказать ничего больше не могу. Извините, товарищ Долинин.

Цымбал поправил повязку на глазу, сел на бревно и принялся рыться в карманах, как бы желая показать этим, что разговор окончен. Долинин, пожал плечами, постоял-постоял за его спиной да и стал подниматься по тропинке к поселку.

2

Этим утром и Вареньке Зайцевой не хотелось идти в райком, разбирать скучные бумаги, линовать надоедливые ведомости, перекладывать папки с места на место. Вдвоем с лейтенантом Ушаковым они тихо бродили под обрывом, перепрыгивали через сбегавшие сверху ручьи и плоскими камешками "пекли блины" на воде. У лейтенанта это получалось великолепно - длинные серии рикошетов. Пущенный им камень ровно и быстро шел над поверхностью реки, легко касался ее, так же легко подскакивал, шел дальше, к противоположному берегу. Выпекался добрый десяток "блинов".

Варенькин камень или сразу врезывался в воду, или, раз подлетев, описывал в воздухе крутую, непременно сваливавшуюся влево, дугу и тяжело шлепался на стремнине.

– Физику надо знать, - смеялся Ушаков.
– Угол падения равен углу отражения.

– При чем тут физика?
– сердилась Варенька.
– Просто вы себе выбираете хорошие камни, а мне какие попало.

Она первой заметила Цымбала, сидевшего на бревне, и шепотом сообщила Ушакову:.

– Партизан. У него, наверно, какое-нибудь горе. Второй день сидит вот так и смотрит на воду. Ребята рады, что вернулись, гуляют, а он - никуда. Ни знакомых у него, ни родных...

– Война, - сказал Ушаков неопределенно и поздоровался с Цымбалом: Здравия желаю! Из каких мест будете, если не секрет?

Он тоже присел на бревно и достал из кармана кожаный кисет. Варенька устроилась по другую сторону от Цымбала. К ее великому огорчению - она уже озябла и хотела бы уйти в тепло, - мужчины разговорились. Цымбал, оказывается, хорошо знал танковую бригаду, в которой служил Ушаков. Началось выяснение подробностей.

– У вас там был комиссаром бригады товарищ Дрозд, - сказал Цымбал.

– Точно. Полковой комиссар, Илья Степанович Дрозд.

– Мы тогда, ополченцы, к Молосковицам отступали, кидались кто куда, командиров не хватало, путались в лесах, страхи нам всякие чудились, больше, чем было на деле. Вдруг где-то, вроде бы уже под Яблоницами, встречаем на дороге человека с ромбами в петлицах. Это он и был, Дрозд ваш. "Куда, говорит, так поспешаете? Не Родину ли продавать собрались? Почем берете?" Обидно было слушать. Чего только он нам не наговорил... Ну, в общем, собрал нас, вроде батальона получилось. Ничего дрались, за танками научились в атаку ходить. Держались долго на железной дороге.