Роз еще ниже склонилась над шитьем, с видимым усилием набрала в легкие воздуха и тихо, но гордо ответила:

– Мое сердце, во всяком случае, им не разбито.

"Оно-то, конечно, цело - если вообще существует", - подумал я, все более раздражаясь от ее непробиваемого самодовольства.

– Нет, я повстречал не Мика. Этот человек гораздо достойнее, пусть и побывал в арестантской робе; но, имей он неосторожность здесь показаться, то сошел бы за прокаженного.

Вот тут я попал в самую точку. Роз выронила шитье и побелела. Губы ее так и не посмели вымолвить его имени.

– Он... на свободе?
– спросила она наконец, тщетно пытаясь сдержать волнение.

– Да, и отбыл уже в Америку, - ответил я.
– Пусть же Сам Господь Бог протянет там ему руку дружбы!

Ее карие глаза лани смотрели на меня очень внимательно.

– Как он выглядел?

– Очень плохо, - ответил я.
– Боюсь, Джем - из тех, кто, раз преступив закон, предпочитают по ту сторону его и остаться. Что ж, по крайней мере там, куда он держит путь, первый встречный не станет указывать на него пальцем.

– Как бы мне хотелось увидеть его, - прошептала она, будто размышляя вслух.

– Вам? Это было бы слишком жестоко. Зачем напоминать лишний раз человеку, кому он обязан своим паденьем?

Роз зарделась от возмущения.

– Вы говорите со мной так, словно я во всем виновата!

– Полагаю, так оно и есть, - заявил я без обиняков.
– Вы позволили Джему ухаживать за собой, делая вид, будто вам это нравится. Но скажите, разве у него не было причин для ревности? Неужели он сам их выдумал?

– Я совсем забыла о том, какой у него необузданный нрав, - печально молвила Роз.
– До сих пор не могу поверить в то, что произошло. Рядом со мной он всегда был так мягок. Кроме того, я не была связана с ним каким-либо обещанием, и выслушать Мика имела полное право - почему бы нет?

– Правом этим, конечно, вы воспользовались.

– Возможно и так, - честно призналась Роз.
– Он из тех, кто способен заставить тебя поверить во что угодно. И кто легко раздает обещания ради того лишь, чтобы их тут же нарушить. Обещания эти погубили тут многих. И хотя мне Мик не сделал дурного, я заявила, что между нами все кончено. Тогда-то он и произнес слова, которые...

– Едва не стоили ему жизни, - закончил я за нее.
– Конечно, он был нетрезв. А такого, как он, если уж заведешь, то не остановишь.

– С тех пор я не обмолвилась с Миком ни словом, - произнесла Роз, как бы оправдываясь.

"Все это, дорогая моя, очень мило, но этим дела теперь не поправишь", заметил я про себя. Потом не сдержался и вслух добавил:

– Вряд ли это известие утешит Джемми Кинга, где бы он ни был сейчас - в тюрьме, или на корабле, среди незнакомых людей.

И тут Роз, к моему удивлению, расплакалась. Я понял, что проповеди моей пришел конец.

– Не плачьте, - пробормотал я, чувствуя себя совершенно беспомощным.

– Я не считаю, что во всем виновата, - снова заговорила она.
– Хотя, конечно, не будь меня, Джема никогда не постигла бы такая участь. Сама мысль об этом для меня сейчас невыносима. Я все сделала бы, чтобы хоть как-то ему помочь, хоть что-то поправить!

– Неужели? Даже вышли бы за него замуж?
– спросил я, не пытаясь скрыть любопытства.

– Вышла бы.
– Роз опустила ладони и приоткрыла лицо. Голос ее зазвучал теперь твердо и убедительно.
– Но вы же знаете, это невозможно. Отец скорее увидит меня мертвой, чем согласится на брак с Джемом.

– Да, верно.

В ту же секунду, будто в подтверждение прозвучавших слов, передо мной вырос коренастый кузнец в гетрах и фартуке, типичный представитель сельского сообщества - упрямого, ограниченного, по-своему добродушного. В юности Эванс был популярным проповедником, но собственной паствы в Эверсфолде собрать не сумел и вскоре стал посещать церковь наравне с остальными. Мы вышли на крыльцо и некоторое время сидели, наблюдая за тем, как весь сельский приход в лице полудюжины крестьян расходится по домам после вечерней службы.

– Неужто это Джо Мерфи?!
– воскликнул я при виде человека со взъерошенными волосами и странным выражением лица, лихо сбежавшего по ступенькам. На нем была поношенная ряса, извлеченная, очевидно, из гардероба священника.
– И он церковь стал посещать? Ну, это уже ни в какие ворота не лезет.

– Серьезным стал человеком: органные мехи раздувает, - торжественно сообщил Эванс.

Прежде Джо жил как в тумане, предаваясь, в основном, двум утехам: браконьерству (об этом мы только догадывались) и джину (о чем все знали наверняка). В силу некоторых особенностей интеллекта (не совладавшего, очевидно, с последствиями второй привычки) ему прощали все эти безобразия, считая любую проделку для этого безобидного сельского шута совершенно естественной.