Поколение декабристов немыслимо без реального опыта Отечественной войны, включая заграничные походы. Этот опыт дал, помимо прочего, уверенность в том, что можно энергичным волевым усилием преобразовать мир как преобразовали его русские полки, разрушившие наполеоновскую империю. Почти все основоположники декабристских организаций были участниками или, вернее, героями великой войны. Правда, позднее к ним присоединились и несколько десятков более молодых офицеров, не успевших побывать в боях, но и они как бы прониклись практической волей, которая жила в старших их сотоварищах.

Одним из младших в этом поколении был Пушкин, который в 1826 году писал об осужденных декабристах: "120 друзей, братьев, товарищей". Пушкин родился всего на четыре с половиной года раньше Тютчева. Но эти немногие годы очень много значили тогда. Достаточно сказать, что ровесник Пушкина, декабрист Павел Колошин (1799-1854) в 1813 году уже был прикомандирован к армии, участвовал в осаде Дрездена, Магдебурга и Гамбурга и даже удостоился ордена.

Пушкин впоследствии писал о себе и других лицеистах, прощавшихся с идущими через Царское Село войсками:

...И в сень наук с досадой возвращались,

Завидуя тому, кто умирать

Шел мимо нас...

Между тем любомудрам в 1812 году было всего лишь по пять-девять лет, и переживание войны было уже совершенно иным, не имеющим действенной, волевой направленности.

Нельзя не сказать и о другом очевидном различии поколений. Среди основателей декабристских организаций очень весомое место занимали представители высшей родовой аристократии. Так, в числе десятка основателей первой такой организации, "Союза спасения", было пятеро князей (из них трое - Рюриковичи) - Сергей Трубецкой (в 1825 году был избран "диктатором" восстания), Евгений Оболенский (начальник штаба восставших), Илья Долгоруков, Федор Шаховской, Павел Лопухин. Правда, впоследствии в ряды декабристов вошло много не столь родовитых дворян; но все же среди осужденных по делу декабристов каждый восьмой принадлежал к титулованному дворянству.

Лев Толстой в одном из предисловий к "Войне и миру" дал прекрасное и, между прочим, далеко не сразу им найденное - объяснение тому факту, что главные герои его эпопеи - князья и графы: "..Я буду писать историю людей, более свободных, чем государственные люди, историю людей, живших в самых выгодных условиях жизни"... (Далее следуют глубокие слова, хотя Толстой и зачеркнул их: "для борьбы и выбора между добром и злом, людей, изведавших все стороны человеческих мыслей, чувств и желаний... могших выбирать между рабством и свободой, между образованием и невежеством, между славой и неизвестностью, между властью и ничтожеством, между любовью и ненавистью") "людей, свободных от боязни, бедности, от предрассудков, невежества, независимых и имевших право считать себя равными всякому".

Именно такие люди сыграли основополагающую роль в декабристском движении, и Толстой прямо показывает это в эпилоге "Войны и мира", изображая взаимоотношения проникшегося декабристскими настроениями графа Пьера Безухова с "князем Федором" (возможно, имеется в виду Шаховской) и "князем Сергием" (Трубецким?).

Любомудры целиком вышли уже из другого круга - прежде всего из "среднего дворянства", о котором шла речь выше. Правда, среди них оказался один князь - Владимир Одоевский, но его мать - и это очень характерно- была крепостной крестьянкой. Выдающуюся роль играл в движении любомудров (он даже входил в пятерку руководителей) Николай Рожалин - безродный сын служащего Мариинской больницы для бедных (той самой, где в 1821 году у лекаря М.А.Достоевского появился на свет сын Федор). О Погодине, родившемся крепостным, говорилось. Из купеческого рода происходит принадлежавший к кругу любомудров Иван Мальцов.

Далее, любомудров решительно отличали от предшествующего поколения сами избираемые ими жизненные дороги. Если подавляющее большинство декабристов - в том числе даже тех, которые начинали свой путь после Отечественной войны, во второй половине 1810-х - начале 1820-х годов - было военными, офицерами, то почти все любомудры оказались на своего рода пересечении ученой и дипломатической деятельности. Каждый второй из тех юношей-любомудров, чьи имена были перечислены выше, после завершения образования поступил на службу в московский архив Коллегии иностранных дел: Веневитинов, братья Киреевские, Кошелев, Мальцов, Мельгунов, Титов, Шевырев, Соболевский, давший своим собратьям прозвище "архивные юноши", которое отозвалось в "Евгении Онегине":

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят...

Правда, двое из любомудров, Хомяков и Путята, были офицерами, но довольно скоро вышли в отставку. Максимович и Погодин стали профессорами университета, а несколько позднее к ним присоединился Шевырев. Любомудры Кошелев, Андрей Муравьев, Иван Мальцов, Титов, как и Тютчев, побывали на непосредственно дипломатической службе (Мальцов, между прочим, служил первым секретарем русского посольства в Персии, возглавлявшегося Грибоедовым, и был единственным, кто уцелел в тегеранской трагедии 1829 года).

Изменились не только занятия; в новом поколении резкие изменения претерпел самый стиль поведения. Об этом выразительно рассказал в своих воспоминаниях племянник ближайшего друга Пушкина, Антона Дельвига. Он поведал о том, как в 1830 году "вздумалось Пушкину, Дельвигу, Яковлеву (еще один из лицеистов.
– В.К. ) и нескольким другим их сверстникам по летам показать младшему поколению, то есть мне, семнадцатилетнему, и брату моему Александру, двадцатилетнему, как они вели себя в наши годы и до какой степени молодость сделалась вялою относительно прежней", - то есть молодости декабристского поколения.