Нинка, едване рот разинув, осматривалаочень ухоженную, очень богатую квартиру, где вся обстановкабылаили антикварной, или купленною завалюту. Компьютер, ксерокс, факс, радиотелефоню Подошлак большой, карельской березою обрамленной юношеской фотографии Сергея.

– - Есть у вас время? Можете поехать с нами. Вернетесь электричкой.

– - А Сергейю -- надеясь и опасаясь вместе, спросила, -- там?

– - Где?
– - прерваладамасборы.

– - Ную надаче?

– - Сергей, милая моя, в Иерусалиме.

Нинкавздохнула: с облегчением, что жив, не убили что вряд ли доступен сейчас Арифметику и его дружкам, но и огорченно, ибо очень настраивалась увидеть монахаеще сегодня.

– - И, судя по всему, пробудет там лет пять-шесть. Или я принялавас закого-то другого? Это вы -- его скандальная любовь?

– - Н-наверноею -- растерялась Нинка, никак не предполагавшая, что уже возведенав ранг скандальной любви.

– - Это в от него беременны?

– - Я? Беременна? Вроде нет.

– - Странно, -- сказаладама, продолжая прерванное занятие.
– - Вы из Москвы? Ладно, поехали. Там разберемся. Звать вас -- как?..

Ехали они в Ымерседесеы с желтыми номерами. Вел седой господин в клубном пиджаке.

– - Вы у нас что, впервые?
– - спросиладама, самалюбезность, понаблюдав, с каким детским любопытством, с каким восхищением глядит Нинказаокно.

– - Угу, -- кивнулаона.
– - А это чо такое?

– - Зимний дворец. Эрмитаж.

– - Здрово!

– - А вот, смотрите -- университет. Тут Сережаучился. Полторагода. Навосточном.

Нинкадолгим взглядом, покавидно было, проводилаприземистое темно-красное здание.

Это былатасамая дача, из мансардного окнакоторой выпрыгнулаобнаженная девушка, и, хотя последнее произошло несколько лет назад, дачапарадоксальным образом помолодела, приобрелалоск.

Седой водитель Ымерседесаы в дальней комнате говорил по-немецки о чем-то уж-жасно деловом с далеким городом Гамбургом, кажется, о поставках крупной партии пива, аНинкас дамою сидели, обнявшись, намедвежьей шкуре у догорающего камина, словно две давние подружки, зареванные, и причинаих несколько неожиданно внезапной близости прочитывалась наподносе возле и наизящном столике за: значительное количество разноцветных крепких напитков, большей частью -- иноземного происхождения.

Впрочем, сережину маму развезло очевидно сильнее, чем Нинку.

– - Я! понимаешь -- я!
– - тыкаладамасебе в грудь.
– - Я во всем виновата. Сереженькабыл такой хруп-кий! Такой тон-кий!.. Дев-ствен-ник!
– поднялауказательный перст и сделаламногозначительную паузу.
– - Ты знаешь, что такое девственник?

– - Не-а, -- честно ответилаНинка.

– - Ты ведь читалаЧехова, Бунинаю ЫМитиналюбовьыю

– - Не читала, -- меланхолически возразилаНинка.

– - А у меня как раз, понимаешь, убийственный роман. Вон с этим, -пренебрежительно кивнулав сторону немецкой речи.
– - Странно, да? Он тебе не понравился!
– - погрозила.

– - Понравился, понравился, -- успокоилаНинка.
– - Только Сережа -- все равно лучше.

– - Сережалучше, -- убежденно согласилась дама.
– - Но у меня был роман с Отто. А Сережавернулся и застал. Представляешь -- в самый момент! Даеще ию Ну, как это сказатью Как кобылка.

– - Раком, что ли?

– - Фу, -- сморщилась дама.
– - Как кобылка!

– - Ладно, -- не сталаспорить Нинка.
– - Пусть будет: как кобылка.

– - А я так громко кричала! Я, вообще-то, моглаб и не кричать, но я же не знала, что Сережаю

– - А я, когдасильно заберет, -- я не кричать не могую

– - И всё. Он сломался. Понимаешь, да?

– - Ушел в монастырь?

– - Нетю сломался. Он потом ушел в монастырь. Перед самым судом. Но сломался -- тогда. Я, значит, и виновата. Он, когдахристианином сделался -он, конечно, меня простил. Но он не простил, неправда! Я знаю -- он не простил!

– - Перед каким судом?

– - Что? А! Приятели вот сюда, -- постучаладамав пол сквозь медвежью шкуру, -- затащили. Напоили. Мы с его отцом как раз разводились, дачу забросили, его забросили. А он переживалю Хочешь еще?

– - Мне хватит, -- покрылаНинкарюмку ладонью.
– - А вы пейте, пожалуйста.

– - Ага, -- согласилась дама.
– - Я выпью, -- и налилаконьяку, выпила.

– - Ну и что -- дачу?

– - Какую дачу? А-аю Девицаот них сбежала. В окно выбросилась. Вообще-то, раз уж такая недотрога, нечего было и ехать. Правильно? Голая. Порезалась вся. А былазима, ветер, холодною Ну, онакуда-то там доползла, рассказалаю Ей ногу потом ампутировали. Вот досюда, -- резануладамаребром ладони по нинкиной ноге сантиметранатри ниже паха.