Шрифт:
И все-таки… Она чувствовала, что все тут не так просто…
— Бедный мальчик, его надо спасти. И я сделаю это! — вдруг вырвалось у нее.
Глава 3
После ухода Сары доктор Жерар некоторое время продолжал сидеть в кресле. Затем он подошел к столу, взял свежий номер газеты «Матэн» [9] и расположился поближе к Бойнтонам. Семейство и впрямь было прелюбопытное.
Поначалу его просто позабавило столь пристальное внимание английской барышни к этим американцам, ибо он сразу понял, в чем тут дело. Однако мало-помалу крайне необычный вид Бойнтонов пробудил в докторе Жераре более глубокое любопытство — любопытство ученого.
9
«Ле Матэн» — ежедневная парижская газета, публиковавшая информационно-аналитические материалы. Выходила в 1882–1944 годах.
Прикрывшись газетой, он принялся тайком изучать их. Прежде всего — молодого человека, приглянувшегося очаровательной англичанке. Да, мисс Кинг должен нравиться именно такой типаж. Сама Сара — человек волевой и сильный, у нее крепкие нервы и ни малейшей склонности к рефлексии [10] . Юноша же, заключил доктор, очень чувствителен и робок и легко поддается внушению. Сейчас же он находится на грани нервного срыва, туг сомнений нет… Доктор Жерар был озадачен. Молодой, вполне физически крепкий человек, наслаждающийся путешествием, — и вдруг на грани нервного срыва…
10
Рефлексия — размышление, полное сомнений и колебаний, склонность анализировать свои мысли и переживания.
Доктор перевел взгляд на девушку с каштановыми волосами — несомненно, родная сестра Рэймонда; очень похожи: оба худощавы и прекрасно сложены, и это аристократическое изящество… У обоих тонкие красивые руки, четко очерченный подбородок, гордая посадка головы. И возбуждена она не меньше, чем брат, то и дело как-то нервно поводит плечами, ломает пальцы, сама того не замечая… А эти синяки под глазами и лихорадочный взгляд… Да и говорит неестественно быстро и как будто слегка задыхаясь. Вся как натянутая струна. «И тоже чем-то напугана — как и брат, — вдруг подумал Жерар. — Да, конечно, она чего-то боится!»
До доктора долетали обрывки фраз — вполне обычный для туристов разговор:
— Надо бы съездить взглянуть на конюшни царя Соломона [11] .
— Это не слишком утомит маму?
— Стена Плача [12] у нас завтра утром?
— Храм Омара [13] , непременно; здесь его называют мечетью… интересно — почему?
— А потому что он был переделан в мусульманскую мечеть, Леннокс.
Беседа как беседа, и туристы как туристы. Однако доктора не покидало ощущение, что долетевшие до него обрывки фраз ничего не значат и светская непринужденная беседа лишь прикрывает что-то наболевшее, причем настолько глубинное, что это не выразить словами. Он снова чуть пониже опустил спасительную «Матэн».
11
Конюшни царя Соломона — подземные помещения, обнаруженные при раскопках так называемого Второго храма, который был построен на Храмовой горе в Иерусалиме к 515 году до н. э. и разрушен римлянами в 70 году н. э.
12
Стена Плача — часть западной стены Второго храма, который воздвиг царь Палестины Ирод Великий. Святыня еврейского народа. У ее подножия проводятся официальные церемонии и молебны.
13
Храм Омара — мечеть Куббат ас-Сахра (араб. «Купол скалы»), величественное восьмигранное здание в центре Храмовой горы, увенчанное золотым куполом. Была построена в 691 году халифом Абд аль-Маликом и является святыней мусульман.
Леннокс? Это старший. Тоже похож на остальных, но не выглядит таким взвинченным. Более спокойный темперамент, решил доктор. Но в этом спокойствии есть что-то настораживающее — уж слишком… расслаблен.
Ему вдруг вспомнилось несколько его пациентов, сидевших в точно такой же позе на больничной кровати. Все ясно: нервное истощение… отсюда и апатия — он буквально истерзан страданием. А глаза… Так смотрит больная лошадь или раненая собака — с покорным терпением. Странно, очень странно. Судя по его виду, физически он абсолютно здоров… Однако нет сомнения, что совсем недавно он перенес какие-то мучительные переживания. Теперь он уже ни на что так остро не реагирует, просто тупо и терпеливо ждет. Но чего? Наверное, какого-то удара… Что бы это могло быть? «Ох, наверное, у меня разыгралось воображение… — подумал доктор. — Но нет, этот человек действительно ждет, чтобы чему-то наступил конец… Он похож на ракового больного, который рад любому лекарству, хоть на миг притупляющему боль».
Леннокс Бойнтон встал, чтобы поднять с пола клубок шерсти, который нечаянно обронила их монументальная мамаша.
— Вот, пожалуйста… мама.
— Благодарю.
Что она там вяжет? «Варежки для заключенных», — почему-то подумалось Жерару, и он улыбнулся своей неожиданной фантазии. Теперь он стал приглядываться к самой младшей в семье — к молоденькой девушке с золотисто-рыжими волосами. Ей, наверно, лет девятнадцать. Прозрачная нежная кожа — такая часто бывает у рыжих. Личико худенькое, но бесспорно прекрасное. Она мечтательно улыбалась. Немного странная улыбка. Мысли девушки витали где-то вдали от отеля «Соломон», от Иерусалима… Она тоже кого-то очень напоминала… Ну да! Эту удивительную, неземную улыбку он видел на устах мраморных дев в афинском Акрополе [14] … Прелестная, хоть и несколько отрешенная улыбка: ее утонченное очарование и кротость заставили сердце доктора сжаться.
14
Акрополь — возвышенная и укрепленная часть древнегреческого города; наиболее известен афинский Акрополь, где сохранились выдающиеся произведения архитектуры и скульптуры v века до н. э. — «Золотого века» в истории культуры Греции.
И тут он заметил руки девушки… Столешница скрывала их, но доктор сидел так, что отчетливо видел: тонкие пальцы терзали, рвали на мелкие клочья носовой платок.
Доктору стало не по себе. Эта рассеянная, умиротворенная улыбка — и не знающие покоя руки, изничтожающие, сокрушающие…
Глава 4
Тишину нарушил судорожный астматический кашель: затем раздался властный голос матери:
— Джиневра, ты устала. Тебе пора лечь.
Девушка вздрогнула; ее беспокойные пальцы перестали теребить платок.
— Я совсем не устала, мама.
Жерар был очарован ее певучим голосом, даже эта обыденная фраза прозвучала в ее устах как нечто завораживающее.
— Нет, устала. Я же вижу. Завтра тебе нельзя никуда ехать.
— Как? Я обязательно поеду! Я прекрасно себя чувствую.
— Тебе нездоровится, — скрипучим, хриплым голосом возразила мать. — А завтра ты будешь совсем больна.
— Нет-нет, я совершенно здорова! — Бедняжка дрожала, как в лихорадке.
И тут мягкий спокойный голос произнес: