Кондуктор толкнул Колю в спину, и тот послушно пошел по бульвару. Немногочисленные прохожие смотрели мельком, стараясь не поворачивать головы, не привлечь к себе внимания.

– В экипаж? – спросил первый солдат.

Голос его донесся издалека, словно Коля шел в стеклянном стакане, а все люди, и его солдаты, и те, кто ходил по бульвару, – все остались за пределами этого стакана.

– А может, выведем к морю и капут? – спросил второй солдат. – Очень мне этот прапорщик не нравится.

– Отведем в экипаж, – сказал уверенно кондуктор. – Пускай все будет по закону. Обыщут, если немец или шпион – в расход.

Хоть эти слова тоже долетели издалека, они пронзили тупую покорность Коли. Тот молодой и жаждущий жить человек, который спрятался за сердцем, услышал и понял, что именно этого допустить нельзя.

Между тем время шло, и надо было придумать спасение раньше, чем они дойдут до экипажа. Но в голове ничего не было – пусто. Будто он, Коля Беккер, прыгал вокруг запертого дома, стучал в дверь, в окна, но никто не отзывался.

– Ты чего молчишь? – Кондуктору надоело идти молча. Он догнал Беккера. – Тебе что, жить не хочется?

– А что делать? – спросил Коля заинтересованно, искренне, будто кондуктор был доктором, могущим спасти от тяжкой болезни.

– Как что делать? Дать нам документы, доказать, что ты не немец и не шпион ихний, – простое дело! Где у тебя документы?

– Где?.. Дома, – сказал Коля. – Дома лежат. Я же не знал.

– Врет, что не знал, – сказал скуластый, – как же это в военное время в Севастополе без документов? Его нынче из Турции перекинули. – И он засмеялся, словно сказал что-то очень смешное.

– А где живешь? – спросил кондуктор, он и в самом деле почему-то проникся к Коле симпатией, а может, был добрым человеком.

Коля уже знал, что он сделает.

И оттого, что он представил себе собственные действия, стало легче, словно он их уже совершил.

– Есть у меня документы, – сказал Коля, – все есть, только дома лежат. Не верите – два шага пройдем, покажу.

Тут же завязался долгий и пустой спор между конвоирами, потому что одному из солдат лень было идти, он вообще хотел в экипаж. Второй склонялся к тому, чтобы Колю расстрелять. Говорил он об этом громко, чтобы слышали прохожие. А кондуктор решил было отпустить пленника. Но, на несчастье Коли, к ним тут прибился худой телеграфист с красным бантом, который стал требовать соблюдения революционной дисциплины. В конце концов один из солдат отстал, а его место занял телеграфист.

Телеграфист стал рассказывать, как мичман Фок взорвал «Екатерину», и, хоть слушатели отлично знали, что «Екатерина» стоит у стенки и ничего плохого ей мичман Фок не сделал, слушали они внимательно, будто хотели этим показать: знаем-знаем, на этот раз не удалось, а на следующий – мы не допустим.

У Коли был ключ от квартиры Раисы. Он открыл дверь. Витеньки, к счастью, не было дома, самой ей рано было возвращаться.

– Погодите здесь, – сказал Коля, – натопчете.

– Нашел глупых, – обиделся телеграфист. – Мы тут будем стоять, а ты через окно – и бежать.

– Тогда снимайте сапоги, – сказал Коля. – Это не мой дом.

– Ничего, – сказал телеграфист, который был агрессивнее остальных, потому что не был уверен, что его принимают всерьез. – Вымоешь.

И он решительно пошел в гостиную. Там осмотрелся и заявил:

– Богато живете!

Раиса жила небогато, каждому ясно, но телеграфист был готов увидеть богатое шпионское лежбище и увидел его.

– Давай неси, – сказал кондуктор. Они с солдатом остались у дверей, чтобы не наследить. Но от телеграфиста остались грязные следы на половиках и половицах.

Коля прошел в спальню, там на стуле стоял его саквояж.

Он вынул документы и протянул их кондуктору.

Когда кондуктор читал их, из залы вернулся недовольный телеграфист.

– Сколько можно ждать? – спросил он.

У Коли мелькнула мысль, что телеграфист задерживался, чтобы что-нибудь реквизовать. То есть свистнуть. Но некогда было выяснять – кондуктор рассматривал документы. Что-то ему не понравилось.

– А фото? – спросил он наконец.

– Фотографию у нас не клеят. С будущего года обещают.

– Покажи-ка, – велел телеграфист. Он поднес к носу, обнюхивал по-собачьи книжку в серой обложке, взятую Колей в синей папке – деле об убийстве Сергея Серафимовича. – Студенческий билет. Ясно. Берестов, Андрей Сергеевич.

– Чужие документы, – сказал солдат. Он их не читал, даже не глядел на них. Может, ему хотелось уйти, может, расстрелять Колю.

– А что еще? – спросил кондуктор.

– Ну вот, вы же видите – проездной билет. Единый. На мое имя. Московский трамвай.

– А кто подтвердить может, что ты – это ты? – спросил кондуктор.