Опускаю взгляд, смотрю на кучу мусора под самым большим стеклом. Вот честно, не соврать — просто куча опилок! Показываю пальцем:

— Что это?

— Муравейник, — говорит за спиной Миняжев. — Бывшая колония уральских черных муравьев. Метили муравьев краской с допингом, у них изменялись социальные функции…

— Как это? — удивляюсь я.

— У муравьев очень строгое социальное деление. С самого рождения организм отдельного муравья предназначен для своего дела. Есть одна матка, есть при ней трутни, а все остальные — муравьи-строители и муравьи-воины. Наши ученые экспериментировали сначала с красками и ферментами. Оказалось, что социальный статус муравья во многом определяется его внешним видом и запахом. Если поставить на спину рабочему муравью точку определенного состава — воины у входа в муравейник его воспринимали как чужого, набрасывались и уничтожали. А муравья, отмеченного другим ферментом, наоборот, везде воспринимали как своего и даже беспрепятственно пускали к матке, если бы он вдруг пожелал. Но он не желал подобного. Тогда начались эксперименты с изменением психики муравья. Муравей получал дозу допинга, который активизировал его нервную систему настолько, что инстинкты теряли над ним контроль. И тогда муравей-строитель начинал вести себя как воин, как трутень — в общем, демонстрировать любое поведение.

— А что за допинг?

— Муравьиный стимулятор, не могу знать точную формулу, — говорит Миняжев. — Товарищ генерал, но…

— Без “но”, продолжаем.

— Слушаюсь. Ученые научились менять врожденные роли муравья. В институте до сих пор ходят легенды и анекдоты про Кузьму — мелкого муравья-строителя, который после инициации стал вести себя как хозяин муравейника, и все его слушались.

— Инициации?

— Инициация. Рабочий термин.

— А смысл эксперимента?

— Муравейник — примитивная модель общества. — Миняжев снова пожимает плечами. — Конечная цель эксперимента — изменение социальной роли человека в человеческом обществе.

— Но ведь люди не муравьи?

— Об этом вам, господин… э… инспектор, лучше всего поговорить с нынешним руководителем института, генера…

— Его, к сожалению, нет здесь, — строго перебиваю Миняжева. — Поэтому ответьте за него.

— Во всех учебниках написано, что все люди изначально равны. Так нам внушают с детства. Хотя эта теория не выдерживает критики. Все исследования в этом направлении тщательно скрываются, а результаты, отличные от общепринятых, получают ярлык фашистских теорий.

— Вот как?

— Люди не равны от рождения. Они рождаются с социальными функциями трех типов — труженики, воины и руководители.

— А разве это не зависит от воспитания? — удивляюсь я.

— Воспитание может помочь изменить роль в обществе. Но не всегда. Обычно роль заложена изначально.

— Всего три типа?

— Совершенно верно.

— Строители, воины и руководители? Так?

— Так точно.

— А доказательства?

— Например, Александр Македонский, когда отбирал воинов в свое войско, для проверки бил новобранца по щеке, Если новобранец краснел — значит, удар вызвал гнев и ярость, он станет хорошим воином. А если бледнел — значит, удар вызвал страх.

— Но это же все зависит от воспитания?

— Нет. Покраснение лица, гнев, ярость, стремление броситься на обидчика — это значит, что нервная система в ответ на стресс реагирует выбросом в кровь адреналина. А побледнение лица, шок, ступор, робость, желание убежать — значит, нервная система реагирует на шок выбросом не адреналина, а норадреналина. Предопределение такого человека — быть работником, бояться хозяина. Разная организация нервной системы, совсем разный химизм процессов.

— Это неправда!!! — кричу я до неприличия эмоционально.

— Это правда, господин… инспектор, — кивает Миняжев. — Такова человеческая природа. Есть и третий тип психики — вожак. Это довольно редкий тип людей — как раз тот, кто бьет по щеке.

— А если его бьют?

— Обычно будущие вожаки неохотно нанимаются исполнителями на работу или на службу. Они стараются руководить и всегда поднимаются вверх. Такой человек, куда бы ни попал, зарабатывает авторитет и становится вожаком. Попал в дворовую компанию — стал заводилой. Попал на подводную лодку — стал авторитетом среди экипажа. Попал, на зону — стал паханом.

— То есть пробьет себе дорогу кулаками?

— Нет, не кулаками, — говорит Миняжев задумчиво, словно сам с собой. — Не кулаками. Вожаки редко бывают сильны физически, им это не нужно. Кулаками будут поддерживать его авторитет слуги-воины. Вожак сильнее их духовно, он знает, чего хочет, идет вперед и добивается цели. Попал в зону — заработает авторитет, а попал в научный институт или на завод — выбьется в руководители. Как муравей Кузьма.

— Значит, если человек родился слугой-строителем, то слугой-воином в армии ему быть нельзя?

— Никак нет, господин инспектор, — кивает Миняжев, он уже свыкся со своей ролью экскурсовода. — В современной армии редко нужны вспыльчивые и гневливые пехотинцы, гораздо больше нужны холодные и трусливые снайперы или ракетчики. Времена поменялись.

— А женщины тоже делятся на эти три типа?

— Да, только у них это выражено меньше.

— Очень странная теория, — говорю я ошарашенно. — Ну а если рождается ребенок у человека-строителя… у отца-строителя и матери-строителя, он не может стать человеком-воином?