„Джерси“ с готовностью откликнулась. Перед компанией стояла проблема нехватки нефти, и Европа была ее самым уязвимым рынком. Как же „Джерси“ собиралась найти необходимую нефть? Несмотря на „Бурю и натиск“, сопровождавшие основание „Иракской нефтяной компании“ в двадцатые годы, в 1946 году доля „Джерси“ в иракском производстве составляла совершенно незначительные 9300 баррелей в день. В то же самое время из Кувейта предполагалось поступление еще большего количества нефти, что усиливало позицию конкурентов, и „Джерси“ очень боялась, что „Сокал“ и „Тексако“ самостоятельно проберутся на европейский рынок, бросив вызов торговой системе „Джерси“ неограниченным количеством дешевой арабской нефти. Инициатива „Сокал“ давала „Джерси“ возможность, от которой ни в коем случае нельзя было отказываться.

Пока две стороны договаривались о цене вступления, Гарри Кольер, председатель „Сокал“, столкнулся со своими собственными служащими, которые восстали против самой мысли о приглашении „Джерси“ в „Арамко“. Атака велась из производственного отдела „Сокал“ в Сан-Франциско, который отвечал за превращение голой пустыни в сад и не хотел отдавать бразды правления более крупным и сильным партнерам. На протяжении тринадцати лет держатели акций не получали дивидендов от инвестиций в Аравию, и только сейчас, в 1946 году, концессия начала становиться прибыльной. Зачем отдавать ее „Джерси“? Еще более горластыми оказались нефтяники, возглавляемые Джеймсом Макферсоном, инженером „Сокал“, ответственным в „Арамко“ за работу на нефтяных месторождениях в Саудовской Аравии. Он доказывал, что концессия является „золотым дном“. Макферсон намеревался превратить „Арамко“ в главную независимую силу в мире нефти. Он указывал на глобус и говорил своим служащим: „Это наш нефтяной рынок“. Он утверждал, что „Арамко“ уготовлено стать „самой великой нефтяной компанией в мире“. Но теперь, ядовито заявил он, „Арамко“ и „Сокал“ должны превратиться в придаток производственного отдела „Джерси“.

Гарри Кольер, напротив, считал, что „Арамко“ сможет продавать так много дополнительной нефти, получив доступ к системе „Джерси“, что в конечном итоге у „Сокал“ будет гораздо больше „золота“, чем если бы она продолжала действовать вместе только с „Тексако“. Более того, сделка позволит „Сокал“ компенсировать все свои прямые инвестиции. Кольер был боссом, человеком сильной воли, его не просто так называли „Ужасным магнатом“. Он считал, что союз с „Джерси“ был более безопасным курсом, поэтому „Джерси“ следовало приглашать. В конечном итоге „Арамко“ не было суждено стать самой большой нефтяной компанией в мире. Спор был завершен.

Одновременно с обсуждением того, как „Джерси“ войдет в „Арамко“, „Джерси“ вела отдельные переговоры с „Сокони“ о возможности и ее участия. Но и у „Джерси“, и у „Сокони“ имелись два серьезных препятствия для вступления в „Арамко“: их членство в „Иракской нефтяной компании“ (ИНК) и Калуст Гульбен-кян. В двадцатые годы компании потратили шесть лет и многие тысячи часов, безрезультатно пытаясь прийти к совместному соглашению об ИНК. Одним из его ключевых положений было знаменитое Соглашение о красной линии, которое определяло, что участники ИНК не могут действовать самостоятельно внутри границы, которую Калуст Гульбенкян начертил на карте в 1928 году. Саудовская Аравия, несомненно, было внутри красной линии, и „самоограничительная“ 10 статья соглашения об ИНК запрещала „Джерси“ и „Сокони“ вступать в „Арамко“ без остальных – „Шелл“, „Англо-иранской компании“, „Французской государственной компании“ (ФГК) и самого мистера Гульбенкяна.

„Джерси“ и „Сокони“ уже на протяжении некоторого времени хотели выйти из Соглашения „Красной линии“, как выяснилось, оно принесло им не так уж много добра – быть в смирительной рубашке в самом изобильном нефтяном бассейне мира ради каких-то 11,875 процента на каждого в предприятии, которое они не контролировали. Правительство Соединенных Штатов помогло им вступить в дело в двадцатые годы, но теперь было абсолютно ясно, что Вашингтон не собирается помочь им выйти из него в сороковые годы.

Тогда „Джерси“ и „Сокони“ нашли способ выпутаться самим. Один из администраторов „Сокони“ назвал его „бомбой“. Средство было названо доктриной „вытекающей незаконности“. В начале Второй мировой войны британское правительство взяло под контроль акции ИНК, принадлежащие ФГК, а Гульбенкян уехал вместе с коллаборационистским французским правительством в Виши, где был аккредитован в иранской дипломатической миссии в качестве торгового атташе. Присвоение акций Лондоном было обосновано тем, что и ФГК как компания, и Гульбенкян имели постоянное местопребывание на территории под нацистским контролем, а, следовательно, рассматривались как „вражеские подданные“. В соответствии с доктриной „вытекающей незаконности“ все соглашение об ИНК таким образом перестало иметь юридическую силу.

В конце войны акции ИНК вернулись и к ФГК, и к Гульбенкяну. Но в конце 1946 года „Джерси“ и „Сокони“ ухватились за концепцию „вытекающей незаконности“ с энергией, которую можно назвать не иначе, как чрезвычайный энтузиазм. На их взгляд, все соглашение об ИНК больше не было действительным, и следовало начать переговоры по новому соглашению. Представители „Джерси“ и „Сокони“ поспешили в Лондон, чтобы встретиться с европейскими членами ИНК и сообщить им свою новость: старое соглашение аннулировано – Красная линия и все с ней связанное. Они бы хотели прийти к новой договоренности, конечно, без ограничительных статей Красной линии, которые „в условиях современного мира и по американским законам нежелательны и незаконны“. Американцы знали, что им придется убедить четырех различных участников в необходимости нового соглашения: „Англо-иранскую компанию“, „Шелл“, ФГК и фирму „Участие и инвестиции“, которая была ничем иным, как холдинговой компанией их старого противника – Калуста Гульбенкяна3.

„Англо– персидская компания“ и „Шелл“ заметили, что, по их мнению, вопрос можно по-дружески разрешить на основе „взаимного интереса“. Однако французы не были настроены на компромисс. Без всяких оговорок они отрицали американское заявление о том, что соглашение больше не существует. „Иракская нефтяная компания“ и Соглашение „Красной линии“ являлись для них единственным ключом к нефти Ближнего Востока. Они зависели от этого санкционированного правительством капиталовложения и не хотели уступить того, за что столь упорно боролось французское правительство. Энергетическое положение Франции уже стало плохим. Говорили, что генерал Шарль де Голль, возглавляющий французское правительство, взорвался от ярости, когда узнал, насколько малые объемы нефти на самом деле добывала ФГК, хотя он знал, что не может спорить с геологией или, как выразился один из его советников, „сердиться на Бога“.