Больно сжалось мальчишечье сердце. Гераське представилось, что вот так будет страдать и его мать. Долго пришлось сидеть на дереве, пока двое эсэсовцев протащили по двору Хватову и толкнули ее в подвал сельпо. Тут же вывели арестованных на обед.

Он ясно видел в бинокль и мать и деда Ефима. Мать вытирала концами платка глаза, видимо, плакала. Гераська крепче обхватил ствол березы, прижался разгоряченным лбом к бересте и не спускал с матери глаз.

– Мамочка, прощай! – прошептал Гераська, видя, как надзиратель снова толкнул ее в подвал. Он вытер грязным рукавом рубахи разгоряченное лицо, плюнул, циркнув сквозь зубы, и схватился за сук, намереваясь спуститься вниз. И уже свесил было ногу, но замер: внизу стоял человек в военной форме, похожей на офицерскую, с немецким автоматом через плечо, а поодаль от него еще два с винтовками – наполовину в военной, наполовину в гражданской одежде, и еще из кустов виднелась голова в немецкой пилотке набекрень. Это белобрысое лицо Гераська где-то видел. И тут же вспомнил: «Это грузчик, работающий у гитлеровцев на станции. Полицай…»

– Чего ты там, малец, наблюдаешь? – спросил его офицер.

Гераська медлил с ответом. Но решив, что полицаи все равно пулей снимут, повесил бинокль на сучок березы и стал не спеша спускаться. Задержавшись на последних сучьях березы, он спросил офицера:

– А вы кто будете?

– Свои, – ответил офицер.

– Полицаи?

– Нет, партизаны.

– Врешь.

– Честное пионерское! – улыбнулся офицер. В тоне его голоса и в его широкой улыбке было действительно что-то «свое», располагающее.

Гераська, не раздумывая больше, камнем бухнулся на землю и, сразу вскочив, поднял руку в пионерском салюте.

– Пионер Герасим Щеголев. Наблюдаю за гестапо и подвалом в сельпо. Там сидят наши арестованные.

– И хорошо видно? – заинтересовался офицер.

– В бинокль.

– У тебя есть бинокль?

– Трофейный, одноглазый. В другой глаз, видно, наша пуля трахнула. – Гераська таинственно оглянулся. – А вы не боитесь фашистской облавы? Вчера они начали отсюда и пошли вот так цепью. – Гераська махнул рукой в сторону дороги.

– Как видишь, Герасим Щеголев, не боимся.

– А знаете, вот этот, что в кустах, в фашистской нахлобучке, – повел глазами Гераська в сторону Василия, – с фашистами якшается. Честное пионерское, сам видел. Он на станции у них грузчиком работает. А как, проклятый, старается! Мы ящик, а он два; нас трое, а он один. Ему при всех нас сам артельщик благодарность объявил и даже руку жал. – Гераська недоверчиво посмотрел на Василия.

– Спасибо, Герасим! Я к нему пригляжусь. – Офицер похлопал Гераську по плечу и, предложив ему снова лезть на березу, сам полез за ним. Там, на березе, Гераська показал офицеру школу, двор и подвалы сельпо, часть дома с террасой и сад комендатуры. По-мальчишески захлебываясь, стал рассказывать обо всем, что знал. Выложив все, что было на душе, Гераська стал просить командира выручить арестованных. – Мамка моя там… – умоляюще смотрел он ему в глаза.

– А за что ее арестовали?

– Наболтали, будто наш батя у вас в партизанах…

– А его фамилия тоже Щеголев? – спросил командир.

– Щеголев, – протянул Гераська, а сам не спускал глаз с партизана, ожидая услышать: «Да, Щеголев у нас», но тот покачал головой:

– Такого, Герасим, у нас нет.

– Вот видите, ни за что мамку в подвал упрятали… Эх, злодеи проклятые!

– А ты голову не вешай, солдат! – улыбнулся партизанский командир. – Мамку твою, может быть, и выручим. Всех выручим! А теперь вот что, друг, спускайся вниз и скажи вот тому партизану, что с новой винтовкой, чтобы лез ко мне. А ты пройди по тропе немного вперед и подежурь. Если что, тихонько свистни.

– А вы меня не бросите? Ведь мне деваться-то некуда.

– Не бойся – не бросим.

Обрадованный Гераська мигом спустился с березы и передал приказание солдату. Тот с винтовкой за спиной, у которой вместо прицела была какая-то черная трубка, сразу же полез на березу.

– Ух ты! – Гераська в знак высшей оценки до сих пор не виданного им снайперского прицела циркнул сквозь зубы и, поддернув штаны, еще раз певуче проговорил, подмигнув Василию: – Видал-миндал? Фрицу раз, и кислый квас! – и побежал к тропе выполнять первое партизанское задание.

Саперный батальон располагался в районе Милятино. Путь был опасный. Хотя девушки шли лесами, но им приходилось пересекать дороги, по которым то и дело шныряли немецкие машины. Вот уже три с лишним часа Вера вела свою группу, ориентируясь по солнцу. Дремлющий лес, по мере приближения к передовой, наполнялся шумами прифронтовой жизни, изредка стали попадаться и солдаты. Многие из них, занятые своим делом, не обращали на девушек внимания, но попадались и такие, которые заворачивали их назад и даже грозили арестом. Девушек спасали справки, предусмотрительно не сданные ими в штаб пионер-батальона. Эти справки удостоверяли, что они там работают.

Около четырех часов вечера они вышли из леса к основному ориентиру – железной дороге Вязьма – Брянск. Слева на повороте, за придорожной полосой подстриженных елок, послышалось пыхтение паровоза. Девушки притаились в зарослях.

С юга донеслось раскатистое артиллерийское громыхание.

– Идем правильно. Там, – показала Вера на юг, – в районе Кирова, наши перерезали дорогу. Так что он, – Вера показала глазами на появившийся бронепоезд, – идет бить наших. Раз поезд идет, значит, путь охраняется, и нам через него переходить нельзя!