– Пропуск!

Вера предъявила пропуск. Но оказалось, что на сегодня все пропуска считались недействительными. Вера замерла от страха, когда эсэсовец схватил ее за руку.

– Идем! – и толкнул ее вперед. Она начала было протестовать, что, мол, идет из штаба, но эсэсовец был неумолим.

– Марш! Марш! – и толкнул ее так, что она чуть было не упала.

Наконец перешагнула порог гестапо. За ней с отвратительным визгом закрылась входная дверь.

Вере пришлось повторить дежурному по гестапо все то, что она высказала патрулю. Дежурный подозрительно осмотрел Веру и позвонил в штаб. Оттуда ответили, что Вегерт еще не вернулся. Дежурный рассвирепел.

– Чего шляешься, паскуда?! Зиди и ни с места! – он показал рукой на деревянную скамью со спинкой, стоявшую у противоположной стены мрачного коридора. – Зидеть тут!

Вера сидела на этом скрипучем стареньком диване, словно пригвожденная. Спертый воздух и полумрак подавляли ее. «Неужели, – думала Вера, – придется испытать все пытки и истязания?..» И как бы в подтверждение ее мыслей в дверях, выходящих на двор, появилась поддерживаемая под руки эсэсовцем, полумертвая, истерзанная, с полуобнаженной грудью и с разодранными рукавами женщина – Хватова. Не успели заглохнуть ее шаги, как из приоткрытой двери донесся зычный голос штурмбанфюрера Вайзе, а затем и знакомый голос переводчика:

– Герр штурмбанфюрер требует от вас результативных действий, иначе вас вздернут вместе с партизанами как их сообщника! Поняйт?!

– Очень хорошо понимаю, герр штурмбанфюрер. Постараюсь!.. – промямлил, как показалось Вере, Кирилл Кириллович.

Тут же скрипнула дверь кабинета Вайзе, и из него вышли двое. До Веры донесся с верхней площадки шипящий голос Кирилла Кирилловича:

– Их нужно сегодня же взять.

Но его грубо прервал другой голос:

– Тише ты! Она здесь, внизу!

– Такую погань надо казнить всенародно! – невольно прошептали Верины губы.

– Вас загст ду? – спросил солдат.

– Вас загст ду? – передразнила Вера. – Говорю, солдат, что таких предателей душить надо!

Солдат ничего не понял, но насупился и что-то промычал. Наконец дежурный освободил ее.

Выйдя из гестапо, Вера огородами пошла домой.

– Где ты была? Что с тобой? – бросились к ней Устинья и Аня.

Вера разрыдалась.

– Скоро ли кончится этот кошмар, тетя Стеша?

– Скоро, дорогая моя доченька. – Устинья нежно гладила влажные волосы Веры и, не выдержав, заплакала.

В кабинете Вайзе, как и во всем его заведении, была невыносимая духота. Ему нестерпимо захотелось глотнуть свежего воздуха. Он потушил свет, подошел к окну и приподнял штору. Свежесть августовской ночи приятно холодила лицо. Но недолго пришлось наслаждаться этой ночной прелестью: в какой-то из ближних его кабинету комнат раздался душераздирающий женский крик. Вайзе знал, что этот крик слышен на улице. Он захлопнул окно, опустил черную занавеску и зажег свет. Положив руку на телефонную трубку, хотел было позвонить своим «идиотам», чтобы они прекратили упражнения над Хватовой, но в дверь постучали. Вошел помощник Вайзе и мотоциклетчик, прибывший с донесением от командира отряда, направленного самим Вайзе на север, так как там, у высоты 193,8, внезапно появились партизаны. Командир сообщил, что отряд потеснили партизаны, и просил подкрепления.

– Подкрепления?! – рыкнул на мотоциклетчика Вайзе, – подкрепления? А где я его возьму? – Но делать было нечего. Пришлось из небольшого резерва выделить на помощь отряду несколько человек. Отправив подкрепление, Вайзе решил для безопасности провести эту ночь в кабинете под охраной своих людей. Он сжал телефонную трубку.

– Какого черта не отвечаете? – кричал он в телефон. – Спите, что ль?! – И, испугавшись собственного крика, оглянулся в окно: – Приведите ко мне комиссаршу!

Хватову привели под руки и посадили на стул против него. Ее голова откинулась назад, на спинку стула, сползавшие волосы закрыли окровавленное лицо, тело теряло силы, и только голубые глаза еще были полны ненависти. Вайзе поднес к губам женщины стакан с водой. Хватова с жадностью выпила несколько глотков.

– Скажите, Елизавета Пахомовна, где находится главарь или штаб партизан? – обратился к ней переводчик. – Вас спрашивает, – покосил он глаза на Вайзе, – главный начальник, который может вас казнить или даровать вам жизнь.

Вайзе впился в нее колючим взором стервятника, не пропуская без внимания ни одного ее движения и вздоха. Хватова молчала.

Вайзе заорал:

– Говорить! Говорить! Не будет? Расстреляйт!

Хватова собрала последние силы, поднялась и плюнула в лицо Вайзе.

– Предательства смертью не искупишь… – Елизавета Пахомовна не договорила последнего слова и рухнула под ноги Вайзе от кулака эсэсовца. Вайзе взбесился и ударил носком сапога в ее лицо, выкрикивая:

– Расстреляйт!

Хватову уволокли.

Вайзе долго ходил по кабинету. Он не мог успокоиться: его потрясла стойкость почти уже полумертвой женщины.

В четвертом часу ночи ввели деда Ефима.

Хотя он был избит сильнее, чем Елизавета Пахомовна, но держался на ногах стойко. И когда переводчик сказал ему ту же фразу, что и Хватовой, Ефим Иванович прищурил припухший глаз:

– Значит, расстреляйт? – и его желваки чуть-чуть задвигались. – Прекрасно, господа хорошие… Значит, вам надыть главарь партизан? – Ефим Иванович пожевал рассеченными губами, покосился на переводчика, Вайзе. – А что за это будет?