– Свобода и десять тысяч марок! – сказал переводчик.

– Тогда развяжите руки.

– Штурмбанфюрер спрашивает зачем?

– Передайте вашему штурмбанфюреру, что Ефим Дроздов будет давать показания.

Все стоявшие здесь эсэсовцы вздохнули с облегчением. На узком лице Вайзе расплылась довольная улыбка. Он приказал развязать старику руки.

– Главарь партизан, – размеренно начал Ефим, – буду я! Дроздов Ефим Иванович…

Вайзе вытаращил глаза, услышав перевод этих слов.

– Врешь, бандит! Ты хочет спасайт свой шкура?! – закричал он, вскочив со стула.

– Шкуру? Шкуру я не спасу, да и не стремлюсь ее спасать!

– Если вы главарь, то скажите, где штаб партизан?

Ефим Иванович обхватил пятерней оставшиеся клочки бороды и задумался.

– Ну, что?!. – взвизгнул Вайзе, не вытерпев долгого раздумья старика.

Ефим Иванович многозначительно промычал:

– М-да! Стало быть, капитулировать.

Вайзе без переводчика понял последнее слово.

– Рихтих, капитулировать!

– Согласен, – качнул головой Ефим Иванович. – Но с условием, – с достоинством продолжал он, – перво-наперво – немедленно прикончить издеваться над Лизаветой Хватовой и сейчас же ее отправить домой, второе – не позже как через полчаса выпустить всех арестованных.

– Вот ты чего захотел! – Вайзе схватил пистолет и погрозил им старику.

Ефим Иванович спокойно сказал:

– Скажите вашему штурмбанфюреру, что так у нас разговор не пойдет.

Вайзе был стреляный волк, и в поведении деда Ефима он почувствовал оттяжку времени.

«А может быть, и в самом деле он главарь, – рассуждал Вайзе. – И тогда из него, вытягивая жилу по жиле, можно будет вытянуть многое. Подождем до утра». И он скомандовал: «Увести!»

Деда Ефима увели, а Вайзе стоял у стола. По его усталому лицу пробежала гримаса огорчения, он вспомнил слова своего шефа: «Это вам, герр штурмбанфюрер, не Франция и не Италия, а Россия. Да еще какая! Советская! Там, друг мой, для вас будет много неожиданностей».

Вайзе тяжело вздохнул. Вошел его помощник.

– Хватова скончалась, – доложил он.

– Фу ты, черт! – Вайзе ударил по столу ладонью. – Все равно скажем, что расстреляли!

Проводив своего помощника, Вайзе закрыл дверь на ключ, потушил свет и поднял штору. Солнце уже красило неподвижные облака утренним перламутром. Вайзе отстегнул давивший горло галстук и бросил его на стол, затем распахнул мундир. Ему хотелось дышать и дышать ароматом пробудившихся от сна молодых лип и цветов. Схватившись руками за распахнутые рамы, он стоял и смотрел на двор сельпо, где по одному выводили арестованных. Невольно Вайзе перевел взгляд и на пришкольный сарай. Его охватил неведомый до сего времени страх: из-за дверной решетки на него смотрели грозные глаза деда Ефима.

– Смотри последний раз, скотина! – бросил ему Вайзе. И вдруг что-то колко вонзилось в его грудь. Он застонал, руки его потянулись к груди… Другая пуля угодила прямо в лоб, и Вайзе рухнул на пол.

Сегодня на уборку штаба пришла одна Аня. У нее все валилось из рук, она боялась за Веру: сумеет ли та спастись от ареста.

Ефрейтор Гудер провел ее в кабинет начальника штаба. Не успела она еще закончить уборку, как в комнату торопливо вошел сам генерал, за ним шагал майор в полной боевой готовности. Начальник штаба приказал ефрейтору подать автомашину, а Аню выгнал из кабинета. Аня нарочно забыла там ведро с тряпками и, ожидая, когда можно будет забрать, торчала у двери, опершись на щетку. Из слов, доносившихся из кабинета, Аня поняла, что начальник штаба срочно направляет майора на КП.

– Видите, что здесь делается? – наставлял его, видимо, генерал. – Туда же сейчас выезжаю и я и командир корпуса.

– Ничего не меняется? – спросил другой голос, похожий на голос майора.

– Нет, меняется. Артподготовка переносится на пять утра.

Казалось, все! Аню больше ничего не интересовало. «В пять, не в семь!» – закрутилось в ее голове. Аня нашла Гудера и попросила его вынести из кабинета начальника штаба ее уборочные принадлежности, на что Гудер рыкнул:

– Что?! Какая уборка? Марш домой!

Ане только это и надо было. Выйдя из этого ненавистного штаба, она загуменьем помчалась домой. Надо было как можно скорее передать эту новость «Гиганту». И каково же было ее огорчение, когда у гумна она увидела Кирилла Кирилловича, любезно помогавшего Устинье готовить завтрак.

– Ну вот и все собрались, – заулыбался хромой Ане.

Аня поздоровалась и, не обращая внимания на ужимки хромого, прошла в ригу. Она сообщила Вере об изменении начала артиллерийской подготовки. Суровая озабоченность сделала лицо Веры строгим.

– Сейчас же надо выжить этого хромого черта и немедленно передать «Гиганту», – шептала Аня.

– Конечно, надо, – согласилась Вера. – Но как? Знаешь что, Маша, я сейчас пойду в сторону Красного бора. За мной по пятам обязательно потянется эта хромая сволочь. Так ты в это время передай «Гиганту».

Аня со страхом прошептала:

– Что ты, Настя, да это ж верная смерть!

– Не бойся, Машенька, – Вера притянула к себе Аню, – я за себя постою!

Кирилл Кириллович распахнул в ригу дверь, но ничего в темноте не увидел, лишь девушек, стоявших в обнимку.