Избранное
вернуться

Асадов Эдуард Аркадьевич
Шрифт:

ТРИ ДРУГА

От трех десяток много ли сиянья?Для ректора, возможно, ничего,Но для студента это состоянье,Тут вся почти стипендия его!Вот почему он пасмурный сидит.Как потерял? И сам не понимает,Теперь в карманах сквозняки гуляют,И целый длинный месяц впереди…Вдоль стен кровати строго друг за другом,А в центре стол. Конспекты. Блока том.И три дружка печальным полукругомСидят и курят молча за столом.Один промолвил: — Надо, без сомненья,Тебе сейчас не горе горевать,А написать толково заявленье,Снести его в милицию и сдать.А там, кто надо, тотчас разберётся,Необходимый розыск учинят.Глядишь, твоя пропажа и найдётся,На свете все возможно, говорят!Второй вздохнул: — Бумаги, протоколы…Волынистое дело это, брат.Уж лучше обратиться в деканат.Пойти туда и жечь сердца глаголом.Ступай сейчас к начальству в кабинет.И не волнуйся, отказать не могут.Все будет точно: сделают, помогут,Ещё спасибо скажешь за совет!А третий друг ни слова не сказал,Он снял с руки часы, пошёл и продал,Он никаких советов не давал,А молча другу деньги отдал…1964 г.

ОНИ СТУДЕНТАМИ БЫЛИ

Они студентами были.Они друг друга любили.Комната в восемь метров — чем не семейный дом?!Готовясь порой к зачётам,Над книгою или блокнотомНередко до поздней ночи сидели они вдвоём.Она легко уставала,И если вдруг засыпала,Он мыл под краном посуду и комнату подметал.Потом, не шуметь стараясьИ взглядов косых стесняясь,Тайком за закрытой дверью бельё по ночам стирал.Но кто соседок обманет —Тот магом, пожалуй, станет.Жужжал над кастрюльным паром их дружныйосиный рой.Её называли «лентяйкой»,Его — ехидно — «хозяйкой»,Вздыхали, что парень — тряпка и у жены под пятой.Нередко вот так часамиТрескучими голосамиМогли судачить соседки, шинкуя лук и морковь.И хоть за любовь стояли,Но вряд ли они понимали,Что, может, такой и бывает истинная любовь!Они инженерами стали.Шли годы без ссор и печали.Но счастье — капризная штука, нестойка порой, как дым.После собранья, в субботу,Вернувшись домой с работы,Жену он застал однажды целующейся с другим.Нет в мире острее боли.Умер бы лучше, что ли!С минуту в дверях стоял он, уставя в пространство взгляд.Не выслушал объяснений,Не стал выяснять отношений,Не взял ни рубля, ни рубахи, а молча шагнул назад…С неделю кухня гудела:«Скажите, какой Отелло!Ну целовалась, ошиблась… немного взыграла кровь!..А он не простил — слыхали?»Мещане! Они и не знали,Что, может, такой и бывает истинная любовь!1960 г.

ПОСЛЕДНИЙ ТОСТ

Ему постоянно с ней не везло:На отдыхе, в спорах, в любой работеОна, очевидно ему назло,Делала все и всегда напротив.Он скажет ей: «Слушай, пойдём в кино!»Она ему: «Что ты! Поедем на лыжах!»Он буркнет: «Метель… За окном темно!!!»Она: «Ну, а я все прекрасно вижу!»Он скажет: «Ты знаешь, весь факультетОтправится летом на Чусовую!» —«А я предлагаю и голосую,Чтоб нам с тобою двинуться на Тайшет!»При встречах он был, как самум, горячИ как-то сказал ей: «Пора жениться!»Она рассмеялась: «Ты мчишься вскачь,Тогда как зачётка твоя — хоть плачь!Нет, милый, сначала давай учиться!Поверь мне: все сбудется. Не ершись!Конечно, совет мой как дым, занудный,Но я тебя вытяну, ты смирись!А главное… главное, не сердись —Такой у меня уж характер трудный!»Но он только холодно вскинул бровь:«Ну что ж, и сиди со своей наукой!А мы потеплее отыщем кровь,Тебе же такая вещь, как любовь,Чужда и, наверное, горше лука!»В любви он был зол, а в делах хитёр,И в мае, в самый момент критическийОн, чтоб до конца не испить позор,Вымолил отпуск академический.Лето прошло, и семестр прошёл.Но он не простил её, не смирился.И, больше того, в довершение золРанней зимой, как лихой орёл,Взял и на новой любви женился.Пир был такой, что качался зал.Невеста была из семьи богатой,И пили, и лопали так ребята,Что каждый буквально по швам трещал!И вдруг, словно ветер в разгаре балаОт столика к столику пробежал.Это она вдруг шагнула в зал,Вошла и бесстрашно прошла по залу…Ей протянули фужер с вином.Она чуть кивнула в ответ достойноИ, став пред невестою и женихом,Сказала приветливо и спокойно:«Судьба человеческая всегдаСтроится в зареве звёздной пылиИз воли, из творческого труда,Ну, а ещё, чтоб чрез все годаЛюбил человек и его любили.И я пожелать вам хочу сейчас,А радости только ведь начинаются,Пусть будет счастливою жизнь у васИ все непременно мечты сбываются!И всё-таки, главное, вновь и вновьХочу я вас искренне попросить:Умейте, умейте всю жизнь ценитьИ сердце нежное и любовь!Гуляйте ж и празднуйте до утра!И слов моих добрых не забывайте.А я уезжаю. А мне — пора…Билет уже куплен. Ну все… Прощайте».Затем осушила бокал и… прочь!С улыбкой покинула праздник людный.Ушла и… повесилась в ту же ночь…Такой уж был, видно, «характер трудный».1993 г.

СТУДЕНТЫ

Проехав все моря и континенты,Пускай этнограф в книгу занесёт,Что есть такая нация — студенты,Весёлый и особенный народ!Понять и изучить их очень сложно.Ну что, к примеру, скажете, когдаВсе то, что прочим людям невозможно,Студенту — наплевать и ерунда!Вот сколько в силах человек не спать?Ну день, ну два… и кончено! Ломается!Студент же может сессию сдавать,Не спать неделю, шахмат не бросатьДа плюс ещё влюбиться ухитряется.А сколько спать способен человек?Ну, пусть проспит он сутки на боку,Потом, взглянув из-под опухших век,Вздохнёт и скажет: — Больше не могу! —А вот студента, если нет зачёта,В субботу положите на кровать,И он проспит до следующей субботы,А встав, ещё и упрекнёт кого-то:— Ну что за черти! Не дали поспать! —А сколько может человек не есть?Ну день, ну два… и тело ослабело…И вот уже ни встать ему, ни сесть,И он не вспомнит, сколько шестью шесть,А вот студент — совсем другое дело.Коли случилось «на мели» остаться,Студент не поникает головой.Он будет храбро воздухом питатьсяИ плюс водопроводною водой!Что был хвостатым в прошлом человек —Научный факт, а вовсе не поверье.Но, хвост давно оставя на деревьях,Живёт он на земле за веком век.И, гордо брея кожу на щеках,Он пращура ни в чем не повторяет.А вот студент, он и с «хвостом» бывает,И даже есть при двух и трех «хвостах»!Что значит дружба твёрдая, мужская?На это мы ответим без труда:Есть у студентов дружба и такая,А есть ещё иная иногда.Все у ребят отлично разделяется,И друга друг вовек не подведёт.Пока один с любимою встречается,Другой идёт сдавать его зачёт…Мечтая о туманностях галактикИ глядя в море сквозь прицелы призм,Студент всегда отчаянный романтик!Хоть может сдать на двойку «романтизм».Да, он живёт задиристо и сложно,Почти не унывая никогда.И то, что прочим людям невозможно,Студенту — наплевать и ерунда!И, споря о стихах, о красоте,Живёт судьбой особенной своею.Вот в горе лишь страдает, как и все,А может, даже чуточку острее…Так пусть же, обойдя все континенты,Сухарь этнограф в труд свой занесёт,Что есть такая нация — студенты,Живой и замечательный народ!1966 г.

СТИХИ О ЧЕСТИ

О нет, я никогда не ревновал,Ревнуют там, где потерять страшатся.Я лишь порою бурно восставал,Никак не соглашаясь унижаться.Ведь имя, что ношу я с детских лет,Не просто так снискало уваженье.Оно прошло под заревом ракетСквозь тысячи лишений и побед,Сквозь жизнь и смерть, сквозь раны и сраженья.И на обложках сборников моихСтоит оно совсем не ради славы.Чтоб жить и силой оделять других,В каких трудах и поисках какихВсе эти строки обретали право!И женщина, что именем моимДостойно пожелала называться,Клянусь душой, обязана считатьсяСо всем, что есть и что стоит за ним!И, принимая всюду уваженье,Не должно ей ни на год, ни на часВступать в контакт с игрою чьих-то глаз,Рискуя неизбежным униженьем.Честь не дано сто раз приобретать.Она — одна. И после пораженьяЕё нельзя, как кофту, залататьИли снести в химчистку в воскресенье!Пусть я доверчив. Не скрываю — да!Пусть где-то слишком мягок, может статься,Но вот на честь, шагая сквозь года,Ни близким, ни далёким никогдаНе разрешу и в малом покушаться!Ведь как порой обидно сознавать,Что кто-то, ту доверчивость встречаяИ доброту за слабость принимая,Тебя ж потом стремится оседлать.И потому я тихо говорю,Всем говорю — и близким, и знакомым:Я все дарю вам — и тепло дарю,И доброту, и искренность дарю,Готов делиться и рублём, и домом.Но честь моя упряма, как броня.И никогда ни явно, ни случайноНикто не смеет оскорбить меняНи тайным жестом и ни делом тайным.Не оттого, что это имя свято,А потому, и только потому,Что кровь поэта и стихи солдата,Короче: честь поэта и солдатаПринадлежит народу одному!1972 г.

«СВОБОДНАЯ ЛЮБОВЬ»

Слова и улыбки её, как птицы,Привыкли, чирикая беззаботно,При встречах кокетничать и кружиться,Незримо на плечи парней садитьсяИ сколько, и где, и когда угодно!Нарядно, но с вызовом разодета.А ласки раздаривать не считаяЕй проще, чем, скажем, сложить газету,Вынуть из сумочки сигаретуИль хлопнуть коктейль коньяка с токаем.Мораль только злит её: — Души куцые!Пещерные люди! Сказать смешно.Даёшь сексуальную революцию,А ханжество — к дьяволу за окно!Ох, диво вы дивное, чудо вы чудное!Ужель вам и впрямь не понять вовек,Что «секс-революция» ваша шумнаяКак раз ведь и есть тот «пещерный век».Когда, ни души, ни ума не трогая,В подкорке и импульсах тех людейЦарила одна только зоологияНа уровне кошек или моржей.Но человечество вырастало,Ведь те, кто мечтают, всегда правы.И вот большинству уже стало малоТого, что довольно таким, как вы.И люди узнали, согреты новью,Какой бы инстинкт ни взыграл в крови,О том, что один поцелуй с любовьюДороже, чем тысяча без любви!И вы поспешили-то, в общем, зряШуметь про «сверхновые отношения».Всегда на земле и при всех поколенияхБыли и лужицы и моря.Были везде и когда угодноИ глупые куры и соловьи.Кошачья вон страсть и теперь «свободна»,Но есть в ней хоть что-нибудь от любви?!Кто вас оциничивал — я не знаю.И всё же я трону одну струну:Неужто вам нравится, дорогая,Вот так, по-копеечному порхая,Быть вроде закуски порой к вину?С чего вы так — с глупости или холода?На вечер игрушка, живой «сюрприз»,Ведь спрос на вас, только пока вы молоды,А дальше, поверьте, как с горки вниз!Конечно, смешно только вас винить.Но кто и на что вас принудить может?Ведь в том, что позволить иль запретить,Последнее слово за вами всё же.Любовь не минутный хмельной угар.Эх, если бы вам да всерьёз влюбиться!Ведь это такой высочайший дар,Такой красоты и огней пожар,Какой пошляку и во сне не снится.Рванитесь же с гневом от всякой мрази,Твердя себе с верою вновь и вновь,Что только одна, но зато любовьДороже, чем тысяча жалких связей!1978 г.

ТРУДНАЯ РОЛЬ

В плетёной корзине живые цветы.Метель за морозным окном.Я нынче в гостях у актёрской четыСижу за накрытым столом.Хозяин радушен: он поднял бокалИ весело смотрит на нас.Он горд, ведь сегодня он в тысячный разВ любимом спектакле сыграл.Ему шестьдесят. Он слегка грузноват,И сердце шалит иногда.Но, черт побери, шестьдесят не закат!И что для артиста года?Нет, сердце ему не плохое дано:Когда на помост он вступает,Лишь вспыхнет от счастья иль гнева оно —Пять сотен сердец замирает!А радость не радость: она не полна,Коль дома лишь гости вокруг,Но рядом сидит молодая жена —Его ученица и друг.О, как же всё жесты её нежны.Её красота как приказ!Он отдал бы жизнь за улыбку жены,За серые омуты глаз.Все отдал бы, кладом кичась своим, —Прекрасное кто же не любит!Хоть возрастом, может, как дым, седым,Брюзжаньем и чадом, всегда хмельным,Он вечно в ней что-то губит…Сегодня хозяин в ударе: он встал,Дождался, чтоб стих говорок,И, жестом свободным пригубив бокал,Стал звучно читать монолог.Минута… И вот он — разгневанный мавр!Платок в его чёрной ладони.Гремит его голос то гулом литавр,То в тяжких рыданиях тонет…В неистовом взгляде страдальца — гроза!Такого и камни не вынесут стона!Я вижу, как, вниз опуская глаза,Бледнеет красивая Дездемона.Но, слыша супруга ревнивые речи,Зачем без вины побледнела жена?Зачем? Ведь в трагедии не было встречи!Зачем? Это знаем лишь я да она.Я тоже участник! Я, кажется, нужен,Хоть роли мне старый Шекспир не отвёл.Я был приглашён и усажен за стол,Но «роль» у меня — не придумаешь хуже!Ты хочешь игры? Я играю. Изволь!И славно играю, не выдал ведь злости.Но как тяжела мне нелепая рольПриятеля в доме и честного гостя!1949 г.

ВОЗВРАЩЁННОЕ ВРЕМЯ

Ирине Викторовой

Опять спектакль по радио звучитИ сердце мне, как пальцами, сжимает.Мир, как театр, погаснув замирает,И только память заревом горит.Тут вечность: не пушинки не смахнёшь.На сцене — зал. А у окна в сторонкеО чем-то бурно спорит молодёжь.А ты сейчас стремительно войдёшь,Заговоришь и засмеёшься звонко.Я помню все до крохотного вздоха…Теперь помчит по коридорам звон,Ты стул чуть двинешь в сторону, и онВдруг, словно дед, прошамкает: «Мне плохо…»Спектакль идёт. А вот теперь ты домаСредь моря книг, средь бронзы и шкафов.Я слышу лёгкий звук твоих шагов,Почти до острой нежности знакомый.Ты говоришь, но что ты говоришь,Уже неважно. Главное не слово,А звуки, звуки голоса грудного,Который ты, как музыку, творишь.А вот сейчас ты к шкафу подойдёшь,Положишь книгу и захлопнешь дверцу.Ах, как щемит и радуется сердце,Ты здесь, ты рядом, дышишь и живёшь!Накал завязки: злая правда словО подлости. Как будто ранят зверя.И крик твой: «Нет! Не смейте! Я не верю!»И вся ты — гнев, и мука, и любовь!А в зале нарастает напряженье,Он здесь, он твой, волнений не тая.Скрип кресла, возглас, кто-то от волненьяЧуть кашлянул, возможно даже, я.Да, все с тобою, только позови.И ты ведёшь их трепетно и свято,Как по тугому звонкому канатуК высокой правде, счастью и любви.Кто выдумал, что время быстротечно,Что бег его нельзя остановить?Нет! Как мустанг, что выскочил беспечно,Оно отныне взнуздано навечно,И ты в седле, ты вечно будешь жить!Спектакль идёт. Он все ещё со мной,Ах, как мне жаль, что ты меня не слышишь!Ты в двух шагах, живёшь, смеёшься, дышишь,Ну просто хоть коснись тебя рукой!Ещё чуть-чуть, ещё совсем немного —И занавес бесшумно упадёт,И вмиг тебя и звезды у порогаВсе два часа безжалостно и строгоОт наших дней незримо отсечёт…Но вот и он. Постой, а что потом?Потом — как буря вспыхнувшие лампы,Оваций гулко падающий громИ ты в цветах, стоящая у рампы…А что ещё, чего на плёнке нет?Ещё — стук сердца птицей многокрылой,Средь всех цветов — ещё и мой букетИ шёпот твой сквозь шум: «Спасибо, милый!»За окнами уныло тянет войВетрище, как наскучивший оратор.Твой лёгкий шаг, твой смех и голос твойВ Останкино, спеша уйти домой,Скрутил в рулон усталый оператор.Но ветер стих. И вновь такая тишь,Что звон в ушах. И кажется до боли,Что вот сейчас, сейчас ты позвонишьУже моя, без грима и без роли…А впрочем, что мне милый этот бред?!Не будет ни звонка, ни почтальона,Ни нынче и ни через много-много лет,Ведь нет туда ни почты, ни ракетИ никакого в мире телефона.Но пусть стократ не верит голова,А есть, наверно, и иные силы,Коль слышит сердце тихие слова,Прекрасные, как в сказках острова,И лёгкие, как вздох: «Спасибо, милый!»…25 октября 1986 г.