Нянюшка заставила помело плавно остановиться.

– Здесь, – сказала нянюшка, отодвинув лист папоротника. – Вот он, Верзила.

Казанунда выглянул из-под ее локтя.

– И все? Это же всего лишь старый могильный холм.

– Три могильных холма, – поправила его нянюшка.

Казанунда внимательно оглядел окрестности.

– Ага, – кивнул он, – теперь понял. Два круглых и один вытянутый. Ну и что?

– Впервые я увидела их сверху, – сказала нянюшка. – Чуть с помела не свалилась от смеха.

Возникла пауза, в течение которой Казанунда пытался обдумать ситуацию.

– Чтоб мне провалиться! – наконец воскликнул он. – Я-то думал, эти типы, что возятся с могильными холмами и прочими земляными работами – серьезные друиды, а не… В общем, никак не мог себе представить, что на самом деле они выкладывают всякие похабные картинки, место которым… в отхожем месте, извини за каламбур.

– Похоже, ты не сильно шокирован?

Она готова была поклясться, что под париком гном покраснел.

– Ну, есть еще такая вещь, как стиль, – пожал плечами Казанунда. – Утонченность, наконец. Нельзя же просто орать во всеуслышание:

«Эй, смотрите, какая большая и толстая у меня колотушка!»

– Тут все немножко сложнее, – возразила нянюшка, пробираясь сквозь кусты. – Здесь сама местность, как ты выразился, орет. Вообще, по-моему, колотушка – это гномье словечко?

– Ага.

– Очень точное.

Казанунда попытался выпутаться из очередного куста шиповника.

– Эсме сюда никогда не приходила, – раздался где-то впереди голос нянюшки. – Говорила, мол, хватит с нее всяких народных песенок и майских деревьев, мол, целый непристойный пейзаж – это уж слишком. Конечно, – продолжала она, – изначально это место не предназначалось для женщин. Моя прапрабабка рассказывала, что в давние-давние времена мужчины приходили сюда совершать свои странные ритуалы, которых ни одна женщина никогда не видела.

– Разумеется, кроме твоей прабабки, прятавшейся в кустах, – добавил Казанунда.

Нянюшка даже остановилась.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Ну, можно сказать, у меня развилось некоторое понимание сущности женщин из рода Ягг, – объяснил гном.

Колючки уже разодрали весь его парадный камзол.

– Она говорила, они тут строили парилки, воняли, как подмышки кузнецов, глотали укипаловку, плясали вокруг костров, нацепив рога, и мочились на деревья, – поделилась впечатлениями нянюшка. – А еще она сказала, что на самом деле это выглядело немного по-бабьи. Но лично я всегда считала, что мужчина – это всегда мужчина, даже если ведет себя по-бабьи. А что случилось с твоим париком?

– Видимо, остался где-то на дереве.

– Лом не потерял?

– Ни в коем разе.

– Тогда приступим.

Они подошли к подножию длинного холма. Арка из трех неровных камней служила входом в неглубокую пещеру. Нянюшка пригнулась и шагнула в затхлую, пахнущую аммиаком темноту.

– Пожалуй, дальше не пойдем. Хватит, – сказала она. – Спички есть?

Серное пламя осветило плоский камень с грубым рисунком. Охра надежно въелась в глубокие царапины. Картина являла миру пучеглазого мужика с рогами и в звериных шкурах.

Из-за мерцающего света спички создавалось впечатление, будто фигурка танцует.

Под изображением была накарябана руническая надпись.

– А что здесь написано? Кто-нибудь пытался ее перевести? – спросил Казанунда.

– Это разновидность яггского языка, – ответила нянюшка. – Говоря по существу, она означает: «У меня большая и толстая колотушка».

– Яггского? – уточнил гном.

– Моя семья очень давно живет в этой местности, – пояснила нянюшка.

– Благодаря знакомству с тобой, госпожа Ягг, я столько всего узнал, – покачал головой Казанунда.

– Все так говорят. Воткни лом в щель рядом с камнем. Всю жизнь искала предлог, чтобы спуститься туда.

– А что там такое?

– Вход в Ланкрские пещеры. Как я слышала, они тянутся во все стороны. Даже до самой Медной горы. Говорят, есть вход из замка, но его я найти не смогла. В основном эти пещеры ведут в мир эльфов.

– А я думал, вход в мир эльфов находится у Плясунов.

– Это другой мир эльфов.

– Что, есть несколько миров?

– Об этом эльфы предпочитают не распространяться.