Зал был набит народом, но сильно скорбные лица виделись только в ближайшем к гробу окружении. Вероятно, на настроение действовала музыка Шопена – это Турецкий мог бы определить даже и без подсказки собственной супруги, для которой музыкальные пристрастия мужа всегда были загадкой.

Из глубины коридора, из дверей смежного с конференц-залом помещения, вышла группа высоких молодых людей в темных пальто и шляпах. Они быстро прошли к выходу. На одного из них – стройного блондина с поднятым воротником плаща и низко опущенными на лоб полями шляпы – Турецкий почему-то обратил внимание. Потом толкнул Сергея и шепнул:

– Ну-ка последи за этой компанией. Видишь блондинчика?

– Понял, шеф, – тихо ответил Карамышев и вразвалочку направился к лифту.

Турецкий же протиснулся поближе к основным участникам действа.

Речь начал говорить Западинский. Он картинно взмахивал узкой рукой с длинными пальцами, прижимал внешнюю сторону кисти ко лбу, встряхивал волосами. Но говорил красиво. С чувством. Большой артист явно пропадал в нем. Закончив, он поклонился покойному, постоял в этой нелепой позе, а затем с сознанием выполненного долга вышел к дверям зала, закурив и предоставив другим продолжать панихиду. Глаза же его, заметил Турецкий, беспокойно шарили по лицам присутствующих.

Александр Борисович и сам отошел поближе к дверям, чтобы не упускать из виду главное действующее лицо.

Кто– то заходил в зал, кто-то выходил, на студии кипела и своя творческая жизнь. Разговаривали, некоторые негромко смеялись, обсуждая собственные проблемы. Но вдруг в какой-то момент -Турецкий не понял, как это произошло, – возникла некая напряженная пауза. Так бывает, когда неожиданно совершается нечто непредвиденное.

Взглянув на Западинского, Александр Борисович увидел, как тот сразу напрягся с поднятой к губам сигаретой. Прикрыв лицо сбоку гвоздиками, Турецкий выглянул в коридор. От лифта двигалась группа людей. В середине шагал коренастый мужик в темном костюме. Его окружали охранники, один из которых нес большой букет почти черных роз.

– Ну, блин! – услышал Турецкий сдавленный голос рядом. – Это ж сам Плешак!

«Плешаков?!» – мелькнуло у Турецкого. Это значит, прямо на его глазах вот тут, сию минуту, у гроба Скляра, должны были встретиться лицом к лицу два врага. И один из них – убийца того, кому сейчас говорят традиционно скорбные слова.

Они и замерли друг против друга. Высокий, аристократического вида Западинский и приземистый, крепкий, словно маленький броневик, Плешаков. Пауза длилась недолго.

– И у тебя хватило совести, Анатолий? – негромко сказал Западинский.

– Зря ты это сделал, Виталик, – в тон ему ответил Плешаков.

– Это ты мне говоришь? – У Западинского словно горло перехватило.

– Тебе. От меня он уехал живой и здоровый. Сильно ты ошибся, Виталик.

«Вот это текст!» – воскликнул про себя Турецкий.

А между тем сопровождающие Плешакова как-то даже не очень и вежливо отстранили Западинского, Плешаков забрал букет у охранника, словно ледокол, прошел сквозь толпу и, подойдя к гробу, рассыпал розы в ногах покойного. Молча постоял, опустив голову, и тут же, ни на кого не глядя, вышел в коридор, где его окружила охрана, и все двинулись обратно к лифту.

Западинский некоторое время находился словно в шоке, но вот его взгляд стал осмысленным, он нервно оглянулся и буквально уперся глазами в Турецкого. Александр Борисович спокойно смотрел на него, и от этого Западинский вмиг покрылся алыми пятнами. Нервы! Он резко повернулся и ушел в противоположном лифтам направлении.

«Самое время брать обоих и устраивать им очную ставку», – запоздало подумал Турецкий, понимая, однако, что ничего этого он не сделает, ибо говорить можно все, что угодно, а слова к делу не пришьешь. Особенно слова таких монстров, как эти оба… Но!…

– Виталий Борисович, позвольте? – не стесняясь, закричал Турецкий, догоняя Западинского.

Тот резко обернулся, увидел подбегающего Турецкого и вдруг ощерился, словно приготовился встретить удар своим ударом.

– Что с вами? – спокойно удивился Турецкий. – Кого вы так испугались? Меня, что ли? Господь с вами! Или чего почудилось? А ведь у меня просто вопрос к вам. Могу?

– Извините, – приходя в себя, успокаивался и Западинский. – Устал со всем этим, нервы ни к черту… Вы ведь – Турецкий, правильно я вас вспомнил?

«Опять играет, – подумал Александр Борисович. – Но чего-то он все же испугался. Чего? Свидетеля разговора?…»

– Вы угадали, Виталий Борисович, у вас отличная память на лица и фамилии. Вопрос вот какой: когда собираетесь хоронить Никулина? Или все теплые слова исключительно Олегу Николаевичу?

– А вы разве не в курсе? Его родители отказались от этой… – он махнул рукой в сторону торжественно убранного траурного зала. – Они договорились о панихиде в Люберцах, там же и хоронить будут. А возить туда, сюда… Опять же поминки. Люди скромные… Но наших товарищей я туда отрядил – помочь, поднести, то се, понимаете? Кстати, открылось что-нибудь новенькое в этом деле?