Бетси резко повернулась ко мне.

–  Пол не подтвердил твои слова?

–  Но ведь ты же знаешь его. Он счел, что должен оградить меня от неприятностей. К тому же он боялся Си Джей. Пол полагал, что Трэнт с самого начала ведет себя очень скептично. И его действительно можно обвинить в этом. Трэнт вбил себе в голову, что я выдумал все это, чтобы спасти Анжелику, потому что я ее люблю. Он сказал, что не может опираться на мои показания, пока я не буду располагать убедительными доказательствами.

Если бы я не был так ослеплен обретенным счастьем и душевным покоем, я обратил бы внимание на то, что с Бетси что-то происходит. Однако я ничего не заметил.

–  Но все будет хорошо, - продолжал я.
– Я убедился в этом только что, перед самым твоим приходом, когда разговаривал с Рики. Оказалось, что я все же имею свидетеля. В ту ночь я повел Анжелику в спальню Рики. Днем он был у дантиста, и ему вырвали зуб. Когда мы были в его комнате, кукушка в часах прокуковала два. Рики помнит все это и также помнит Анжелику. Он назвал ее своей "той мамочкой", с которой жил раньше, прежде чем…

–  Билл!
– Это был почти крик. Я смотрел на нее, очнувшись внезапно от эйфории, в которую впал. Лицо ее стало серым, губы сжались в тонкую прямую линию.
– Ты что, намерен втянуть во все это Рики?

–  Но, Бетси…

–  Ты, наверное, свихнулся! Ведь он маленький ребенок! Ему только шесть лет! Тащить его в полицию с какой-то неправдоподобной, явно отрепетированной заранее историей! Ты до смерти напугаешь ребенка!

–  Но, Бетси, ведь это единственный способ спасти Анжелику!

–  Спасти Анжелику! Это единственное, что тебя интересует, не так ли? Рики в расчет не идет! Ты не задумываешься над тем, как это отразится на ребенке. Он до конца жизни будет помнить, что его мать сидела в тюрьме за убийство. Если ты препроводишь его к Трэнту и все пойдет дальше нормальным путем, Рики должен будет давать показания на процессе как свидетель. И это никогда не сотрется из его памяти! Никогда!

Бетси по-настоящему была в ярости. Но не это вышибло меня из равновесия, а выражение ее глаз, полных отчаяния и предчувствия катастрофы. Как мог я не подумать, что через Рики нанесу ей удар в самое чувствительное место? Как мог быть таким идиотом, чтобы к той правде, которую она должна была выслушать, добавить еще и это?

Я протянул к ней руки, однако она резко отстранилась и опустилась на диван.

–  Иди!
– крикнула она.
– Делай, как считаешь нужным. Я не в состоянии запретить тебе это. Это твой сын… твой и Анжелики. Не мой…

Если бы Бетси принадлежала к несдержанным женщинам, этот писклявый, почти истеричный голос не произвел бы на меня такого страшного впечатления. Конечно же, она была права в отношении Рики и процесса. Мне это вообще не пришло в голову, поэтому я с болью в сердце сказал:

–  Бетси, мне ужасно неприятно, поверь мне! И мне очень тяжело, но, как я говорил, это единственный способ спасти женщину, которая ни в чем не виновата.

–  Ни в чем не виновна? Как я могу быть уверена, что она невиновна?

–  Но, Бетси, дорогая, ведь я говорил тебе, что… Боже мой! Уж не подозреваешь ли ты, что я выдумал все это?

Бетси взглянула на меня; она уже овладела собой, но лицо ее было подобно холодной каменной маске.

–  Я не знаю, выдумал ли ты это или нет. В конце концов это не имеет значения. Жаль, однако, что ты лгал мне…

–  Лгал?…

–  Жаль, что ты говорил, что любишь меня. Какое-то время мне казалось, что это правда.
– Взяв со стола стакан, она тупо смотрела на него.
– Может быть Анжелика невиновна, а может, и виновата. Может быть, ты выдумал всю эту историю, а может, нет. В одном только я уверена. Впрочем, я всегда об этом знала. Я старалась обмануть себя - временами мне это даже удавалось. О да! Ты восхищаешься мной! Считаешь, что я идеальная жена и мать, но единственная женщина, которую ты любишь, это Анжелика…

И она подняла стакан как бы в ироническом тосте.

Стоя у дивана и глядя на Бетси, я вспоминал слова Анжелики, сказанные ею сегодня утром: "Я-то думала, что уже упала на самое дно… А ведь я только теперь начинаю туда скатываться…". Эти слова столь же успешно можно было отнести и ко мне. Как оказалось, бить себя в грудь, повторяя "меа кульпа" [Моя вина (лат.)], - это еще не все. Исповедь еще не означает отпущения грехов. Это лишь начало познания себя. Пройдут годы, прежде чем я сумею выплатить свой долг Бетси. В самом мрачном настроении я сел рядом с ней на диван.