А они как раз тогда магниты проходили. Электромагнитную индукцию. Это когда одни магниты постоянные, а другие не постоянные.

Мама сказала:

–  Она хорошая девочка, но не твоя.

–  Почему?

–  В ней колдовства нет, - сказала мама.

–  А во мне есть, - сказал Сапожников.

–  Кто тебе сказал?
– спросила мама.

–  Никонова.

–  Это не твое колдовство, - сказала мама, - а ее самолюбие. Она перепутала.

–  А в тебе колдовство есть?

–  Было. Но пропало, - сказала мама.

–  Почему?

–  Потому что я его на твоего отца истратила.

На Сапожникова иногда вдруг накатывало. Вдруг он застывал и отключался. Он не переставал видеть, и сознание его было отчетливо, но что-то в нем самом, внутри него, будто слышало движение невидимое. И если кто-нибудь в этот момент задавал ему вопрос, он, конечно, отвечал невпопад. Удивительно было другое. Эти ответы сапожниковские потом странным образом подтверждались. А это раздражало.

Математику теперь преподавала завуч, а прежний учитель вел физику. И теперь Сапожникову приходилось круто. Завуч не любила Сапожникова, а Сапожников не любил завуча. Она ему мешала думать. Еще по устному счету, нет чтобы сложить пять плюс семь равняется двенадцати, - он воображал столбик из пяти кубиков, надстраивал еще семь штук и, когда два вылетали поверх десяти, говорил - двенадцать. Казалось бы, Сапожников и завуч должны были ладить, потому что для завуча большинство вещей состояло из кубиков. А все остальное было отклонение.

Но и отклонение можно было разбить на мелкие кубики, а если все равно получались отклонения, их можно было опять раздробить и так и далее. А до каких пор?

–  Пока они не станут круглыми, - сказал Сапожников.

–  То есть?
– спросила завуч.

А как раз тогда проходили понятие "бесконечность", и если делить без конца, получаются частицы, из которых эти кубики состоят.

–  Ну и что?
– раздраженно спросила завуч.
– Это физика. А к математике какое это имеет отношение?

–  Математика ведь тоже для жизни?

–  Начинается… Ну и что?

Завуч хотела загнать его в угол. Вид Сапожникова вызывал у нее тоску и отвращение.

–  А в жизни частицы мечутся хаотически. Броуново движение.

–  Ну и что?

–  А когда они сталкиваются, они друг о друга стачиваются. Как галька морская.

–  Во-первых, кто тебе это сказал? А во-вторых, как же ты из круглых частиц сложишь граненые? Кристалл, к примеру?

–  Приблизительно.

–  Кристалл? Приблизительно?.. Сапожников!

В общем, для Сапожникова противоречие между математикой и физикой было такое же, как в свое время между физикой и законом божьим. Можно, конечно, вычислить, сколько ангелов поместится на острие иглы, но для этого надо доказать, что ангелы существуют. А пока это предположение не доказано, то и вычислять нечего.

Мозг у Сапожникова был грубо материалистический, и ничто научно-возвышенное в нем не помещалось, а вернее, не удерживалось.

Сапожникову как объяснили, что весь мир состоит из материи, так он сразу и понял, что материя должна как-нибудь выглядеть. А всякие там кванты света, которые одновременно и частица и волна, его начисто не устраивали, и он полагал, что, значит, как теперь говорят, модель еще не придумана, и уж он-то, если понадобится, конечно, придумает наверняка. До сих пор у него нужды не возникало.

–  Твердое тело, жидкое тело, газообразное тело, - зудело у него в ушах услышанное в школе.

–  А дальше что?

–  А дальше пустота, - сказал учитель.

–  А в пустоте что?

–  Ничего.

–  Значит, мир состоят не только из материи?

–  А из чего же еще?
– спросил учитель.

–  И из пустоты, - сказал Сапожников.

–  Пустота - это не вещество, это пространство, ничем не заполненное, - сказал учитель.
– Потому в космосе так холодно, почти абсолютный нуль. Нет частиц, которые сталкивались бы.

–  Значит, движению тел ничто там не мешает?

–  Вот именно.

–  Почему же тогда все планеты и звезды не собрались в одну кучу?

–  А почему они должны собраться?

–  Закон Ньютона…

–  Должны были упасть друг на друга.

–  Ну ты же не веришь в притяжение, - сказала завуч.

–  Но вы же верите?

–  Останешься после уроков.

–  Хорошо, - сказал Сапожников.

Сапожников считал, что всякая материя должна как-нибудь выглядеть. А что никак не выглядит, то и не материя. А раз не материя, то этого и нет вовсе.

–  А совесть, а мораль, а чувства?

–  Что чувства?

–  Они же никак не выглядят. Значит, нематериальны.

–  Почему? Раз я что-то чувствую, значит, что-то происходит, значит, что-то влияет на что-то, значит, какие-то частицы сталкиваются или колеблются, самая материя и есть, - сказал Сапожников.
– А если не колеблются и не сталкиваются, никаких чувств нет, одно вранье. Все рано или поздно объяснится.

–  Какое грубое воображение у этого мальчика, - сказала завуч.
– Даже странно в таком возрасте. Ничего святого…