Шрифт:
А кудряшки поют:
– Нынче в море кач-ка-а высока-а… не жалей, морячка-а, мо-ряка… Тру-убы… ма-ачты… За кормою пенится вода… Ча-айки пла-а-чут… - И бодро: - Но моряк не плачет никогда!
Тут д'Артаньян заглянул в окно павильона, увидел раздавленные фрукты и с ужасом понял, что госпожу Бонасье сперли.
А кудряшки заглянули через плечо испросили:
– А что д'Артаньян-армянин?.. Тру-убы, мачты-.. Но моряк не плачет никогда.
Заморосила водяная пыль, и через улицу на уголок перебежал парень с соседнего двора.
– Смотрел?
– спросил он у Сапожникова.
Вытащил из пальто две папироски "Норд", почти высыпавшиеся в кармане, потом они стали "Север".
Но Сапожников курить отказался.
Парень закурил сам.
– Что видал-то? Кино, что ли?
– спросил Сапожников.
– Какое кино?.. У дома девятнадцать ребеночек мертвый лежит. Голый, - сказал парень.
Трава была пронзительная, торцы поленницы черные, а кожура на ней белая с червоточиной, березовая, и завитками отставала. В одном месте у самой земли дрова вдвинуты вглубь, и под навесом верхних рядов, чтобы дождь не лил, лежало синеющее тельце, голенькое, чтобы быстрее умер, и головка уходила вглубь, в темноту, или у него это были темные волосики, - одну секунду это все видел Сапожников, и его тут же оттолкнули люди в пальто, а потом оттащили туда, где толпились пацаны и уходили по одному. А милиционер и доктор в пальто поверх халата писали бумаги. Люди стояли.
– Подкинули, - сказал один.
– Бывает, - сказал другой.
– Сука, - сказал третий.
И эти три слова Сапожников запомнил навсегда. И когда вспоминал их, приходило одиночество.
Что с тобой?
– спросила мама.
Сапожников запел громко:
– Нынче в море качка высока-а! Тру-бы! Ма-ачты!.. Но моряк не плачет никогда!
– А-а… - сказала мама.
– Значит, ты ходил смотреть!
– Тру-убы… Ма-ачты…
– Подкинули… - сказала Мама.
– Это я слышал.
– Бывает…
– И это я слышал:
– Я больше не буду учиться петь, - сказала Мама.
– И еще слышал, что она сука.
– Отец пишет, что приедет, - сказала Мама.
– Он и раньше приезжал.
– Нет, он хочет еще раз попытаться с нами жить.
– Ты пой. Только по-старому, - сказал Сапожников.
– Смешной ты… Неужели ты мог подумать, что я тебя подкину?
– А если ты умрешь раньше меня?
– А если ты раньше меня? Что тогда?
– Не знаю, - сказал Сапожников.
– Ничего не изменится. Человек умирает, только когда его забывают.
– Он лежит там на самом деле мертвый, хоть помни его, хоть нет:
– Нет, - сказала Мама.
– Ты ничего не понял. Его живого забыли. Вот почему он умер.
Глава 14
ОЖИДАНИЕ
Самолет взревел и затих. Люди зашевелились и стали подниматься, разминаться и потянулись к выходу сонные, помятые.
Сапожников вышел последним.
Внизу его поджидали Виктор и Генка Фролов. Рассвет был бледно-синий и морозный.
Снега не было. Пассажиры тянулись к аэровокзалу, одноэтажному зданию из белого кирпича.
– Торопиться не будем, - сказал Фролов.
– Столовая еще закрыта, и все равно сначала будут кормить команду. Предлагаю выскочить в город в магазин. Тут близко четвертый гастроном.
Земля была твердая, как керамика.
– Четвертый закрыт, - сказал им на улице сонный дядька в кепке.
– Придется вам в первый бежать.
Рассвет стал розовым.
– Далеко это?
– спросили они.
– Нет, близко. Минут семь. За угол, пройти новостройку, ну а там увидите.
Дядька потер уши и ушел.
– Рискованно, - сказал Виктор.
– Вы как хотите, а я хочу бутылку достать, - сказал Сапожников.
– Ну, побежали, - сказал Фролов.
– Побежали.
И тут начался кошмар.
Они бежали по узким дощечкам мимо строящихся домов, и тут навстречу им люди двинулись на работу, и разойтись нельзя, начались объятия на жердочках. А люди все шли и шли, нескончаемая цепочка людей, и с каждым надо было обняться, чтобы сделать шаг вперед, и обратно повернуть нельзя, ну точь-в-точь как в жизни.
Наконец они вырвались на улицу и побежали мимо обыкновенных новых четырехэтажных домов. Они бежали, прогоняли холодный воздух через легкие, сонная кислятина полета испарилась из мозгов, и на душе было просторно и ветрено. И Сапожникову теперь было все равно, опоздают они на самолет или нет. Он знал это состояние безвольной решимости, когда не надо никуда стремиться и хорошо там, где стоишь, бежишь - живешь, в общем. Многие боятся толпы, барахтаются, а Сапожников любил, когда толчея, когда толпа тебя несет, куда - сам не знаешь. Не надо только барахтаться. Булыжная мостовая, деревянные высокие тротуары, модерновый магазин, а за окнами вид на замерзшие огороды.