Толик гладил Серого и рассказывал, как у кого сложилась судьба в эту трудную годину. Когда Серега услышал, что Злата работает судомойкой у фрау Копф, а фрау Копф не кто иная, как Гертруда Иоганновна Лужина, он даже рот раскрыл.

– Как же так? А я ее мужа видел. Старший лейтенант, Герой Советского Союза. Вот как тебя.

– А говорили, он убит.

– Кто? Лужин?

Вернулся дед с женщиной в пестром платке.

– Вот этот.

Женщина присмотрелась к Сереге.

– Где-то я тебя видала, кавалер. И он смотрел на нее.

– Вы на телеге сидели. Вас три полицая везли.

– Верно, - удивилась женщина.

– Хлеб да соль, - произнес Серега.

И женщина вспомнила его. Улыбнулась.

– Выручили вы тогда меня, сами того не зная. Висеть бы мне на суку.

– Да сами в беду попали, - сказал Серега.

– Вроде двое вас было.

– Валю застрелил полицай.

– Та-ак… В лес, значит. И издалека идете?

– Из Мокрого Урочища. Сгорела деревня дотла. Баню, вишь, решил истопить сосед, Зосима Иванович Кучерявый. Фамилие у него такое.

Женщина прислонилась к дверному косяку. Спросила неожиданно:

– Кресала, случаем, не имеете?

– Нет, - ответил Серега.
– Трут одолжить можем, а кресала нет.

– На что мне трут без кресала, - женщина улыбнулась.
– Здравствуй, товарищ. А мы вас уже заждались. Спасибо, Пантелей Романович, что позвали. Только мы здесь не были, разговоры не разговаривали. И ты помалкивай. Толик тебя зовут?

– Толик. Если Ржавого увидите - передавайте привет.

– Не знаю такого, - засмеялась женщина.
– Пошли. Я тебя представляла старше, солиднее, что ли!

– Успею состариться, - грустно сказал Серега.
– Это Валя наша останется вечно молодой.

Гертруду Иоганновну все чаще охватывало чувство тревоги. Оно было необъяснимо. Все шло нормально. Каменщики заделывали стену. Прораб, которого ей рекомендовал сам оберст-фюрер Витенберг, раздобыл пиломатериалы - доски, брусья. Прораб не нравился Гертруде Иоганновне, не нравились его пропотевшая шляпа, замызганный плащ и притом всегда тщательно начищенные коричневые штиблеты. Не нравился его то наглый, то вдруг ускользающий взгляд. Даже фамилия его не нравилась - Сисюнин. А самое главное, не нравилось, что его рекомендовал Витенберг.

Вместо арестованного администратора пришлось взять на работу Олену. Ту самую Олену, которая издевалась над ней в тюремной камере еще в начале войны. Они расстались тогда смертельными врагами. Потом эта самая Олена убирала в квартире у доктора Доппеля. А теперь вот стала администратором. И тоже по настоянию Витенберга. Гертруде Иоганновне казалось, что Витенберг специально окружает ее своими людьми, как бы берет в кольцо. И кольцо это постепенно сужается. Малейший неосторожный шаг, слово - и оно замкнется и стянется петлей. И уж не вырвешься из нее!

Нервы были так перенапряжены, что она стала опасаться всего: чьего-то громкого голоса, резкого движения, внезапного появления незнакомого человека. Ей казалось, что сам воздух вокруг нее густеет и пропитывается каким-то ядом. Страх - плохой союзник. Она боится за себя, боится за Петра. Ничего не знает о Фличе. Что с ним? Жив ли?

Витенберг ни разу не заговаривал с ней ни о фокуснике, ни о певце. Ждет, чтобы она заговорила первая. А она не заговорит. Она боится.

Долго в таком состоянии не протянуть.

Связи с лесом нет, посоветоваться не с кем. И за каждым ее шагом следят. Она не видит тайных шпиков Витенберга, но чувствует спиной их глаза. Иногда на улице ей хочется взять и обернуться внезапно и увидеть ЕГО, того, кто идет следом. Но она ни разу не обернулась. Она еще находит силы казаться наивной и беспечной, встречать улыбкой Витенберга, смеяться его грубоватым шуткам. Надолго ли ее хватит?

После побега арестанта Витенберг пришел к ней. Сказал без обиняков:

– Один ваш арестант сбежал.

Она растерялась. Она ничего не знала.

– То есть, как сбежал? А кирпичи?
– Это все, что она могла сказать.

И Витенберг понял, что она действительно ничего не знала. Вероятно, это ее спасло. Потому что Витенберг смотрел на нее слишком долгим и пристальным взглядом.

– Вы прекратите работы?
– спросила она.

– Из-за одного арестанта, который все равно попадется?
– Витенберг засмеялся.
– Нет, фрау Копф. Кирпичи у вас будут. И стену заделают.

– Слава богу!
– Она действительно почувствовала облегчение. Она так вбила себе в голову, что от ремонта зависит судьба Флича и Федоровича!