Шрифт:
Витенберг дал машину через два дня. С Гертрудой Иоганновной, Петером и Киндером ехали два автоматчика и тот самый молоденький унтер-штурмфюрер СС, который пришел в артистическую сразу после взрыва.
Шанце принес целую корзину провизии и шнапса. Автоматчики косились на белую салфетку, которой было прикрыто все это богатство, словно мысленно старались проникнуть сквозь нее и угадать содержимое.
Подошел штандартенфюрер.
– Вы довольны, фрау Копф?
– О, господин Витенберг. Довольна, это не то слово. Я счастлива! Женщине так немного надо! Хороший кавалер. Хорошая охрана. И свежий воздух!
Она не знала, что штандартенфюрер дал указание молоденькому унтер-штурмфюреру: в случае возникновения острой ситуации пристрелить фрау Копф. Он не такой простак, как она думает, и если это ловушка, то первой в нее попадет фрау.
Машина тронулась. Унтер-штурмфюрер сидел рядом с шофером. Автоматчики зажали Гертруду Иоганновну и Петра с двух сторон. Киндер лежал у ног.
– До свидания, мой штандартенфюрер, - Гертруда Иоганновна, улыбаясь, помахала рукой.
Проехали шлагбаум на мосту. Сожженную деревню.
– Вы никогда здесь не бывали?
– спросила Гертруда Иоганновна унтер-штурмфюрера.
– Нет.
Он был не очень-то разговорчив.
– Поезжайте потише. Скоро поворот налево.
Шофер снизил скорость.
"Вот по этой же дороге ехал Пауль", - подумала Гертруда Иоганновна.
– Кажется, здесь.
Влево уходила грунтовая дорога с наезженной, но заросшей колеей.
Машину затрясло на ямах. Справа и слева двигались навстречу деревья, нестройно, как усталые войска.
Наконец дорога уперлась в речку. Речка текла неторопливо, в ней отражались плывущие в небе облака. День, похоже, выдался славный. Березы тронуты осенним багрянцем. Боже, как хорошо! Как хорошо жить!
Все вышли из машины. Автоматчики озирались. Унтер-штурмфюрер прислушивался и зачем-то нюхал воздух.
Журчала вода, трогая нависшие ветви ив. Пахло прелым листом, рекой и грибами.
– Вот здесь мы прошлый раз ловили рыбу!
– воскликнул Петр.
Гертруда Иоганновна подошла к нему, улыбаясь, обняла за плечи, сказала по-русски:
– Как только начнется стрельба, ложись на землю.
Петр даже не понял, о чем говорит мать, посмотрел на нее. Она улыбалась. Повернула голову к молоденькому унтер-штурмфюреру.
– Жаль, что нельзя поваляться на траве. Земля сырая.
– Да.
Унтер-штурмфюреру показалось, что рядом хрустнула ветка. Он обернулся. Грохнул выстрел. Пуля шлепнула его в лоб. Он упал, не понимая, что произошло…
Часть третья. МЕДНЫЕ ТРУБЫ.
Странное что-то творилось с письмами. Сначала мама перестала писать. Месяца три, а то и четыре не было от нее ни строчки. Потом пришло письмо, напечатанное на машинке. Оно по содержанию было похоже на приходившие раньше. Даже слова вроде те же. А новостей никаких. Никаких. Потом опять перерыв, и опять машинописное. Хоть бы сообщила, что приобрела машинку!
Павел аккуратно посылал ей письма, хотя и у него новостей по сути не было. Не обо всем напишешь.
Берлин изменялся. Особенно это стало заметно после Сталинграда.
Бывало, фрау Анна-Мария выводила Павла и Матильду на прогулку. Как выводят собачек, когда хотят ими похвастаться. Расчесывают шерстку, подвязывают бантики, выбирают ошейники понарядней.
Они торжественно шли по прямой веселой улице. Слева от Анны-Марии Матильда, справа - Павел. Шажки у Анны-Марии мелкие, неторопливые, свежее лицо озарено наглухо приклеенной улыбкой, сверкают белые, ровные зубы - гордость дантиста. Матильда неприметно строит глазки встречным мужчинам. Павел почтительно поддерживает фрау под руку. Добрая бюргерская семья!
И навстречу двигались такие же добрые бюргерские семьи.
Двери множества лавок и лавочек открыты настежь. Подобострастно улыбающиеся владельцы предлагали сытым, довольным, угоревшим от победных труб покупателям брюссельские кружева, норвежскую сельдь, французские коньяки, голландский сыр, украинское сало. Нарядные дамы украдкой гляделись в толстые стекла витрин: переливались лионские шелка, русские меха, воздух пропитывался ароматом парижских духов. Почта завалена посылками, доблестные воины слали любимым награбленное добро.