– Как такое случилось? – выдавил он, наконец.

– Как случилось? Да что за дурацкий вопрос? Ведь это ты меня…

– Нет, ничего не говори! – опомнился он и зажал ей рот рукой.

Она протестующе замычала.

– Только не говори! – он отпустил ее.

– Да ладно. Могу не говорить. Мне-то что! – Она, кажется, немного обиделась. – У тебя-то все в порядке?

– В порядке… – то ли ответил он, то ли повторил ее последние слова. – Где ты живешь?

– А вот и не угадаешь. Ни за что! Роман, я так счастлива, ты не представляешь! – Она вновь расцеловала его. – Ну ладно, мне пора.

Глаша засмеялась, помахала ручкой и побежала по улице. Очень громко цокали ее каблучки, остро впиваясь в расколотый асфальт обочины.

– Глаша!

Он хотел догнать ее и вдруг остановился. Потому что увидел, куда она бежит. Она спешила к особняку Медоноса. Ворота уже медленно открывались ей навстречу, и там, за металлическими створками, как и прежде, было ничего не разглядеть – только слепящий оранжевый блеск, и Глаша вошла туда.

Стой, предательница!

Он кинулся за ней, позабыв, что сам должен вспомнить все. Не мог он отпустить ее к Медоносу. Но Глаша была уже внутри, и ворота за ней закрывались. Роман поднял тучу брызг, выплеснул всю воду из луж и канав, и, собирая за собой этот мутный смерч, с ветками, камнями, пустыми бутылками и пакетами, метнул в металлические ворота. Они загудели, посыпалась ржавая труха, она створка отломилась и стала крениться. Еще один удар, и ворота опрокинутся. Но он не сделал этого. Отступил. Глаша выбрала Медоноса – ее выбор. Он, Роман, ей указывать не имеет права. Противно, когда друзья предают. Да только здесь разве речь о дружбе?

Постой! До него вдруг дошло: если Глаша жива, значит и Надя – тоже! Быть такого не может, чтобы он Глашу оживил, а Надю – не смог. Надя жива! Надежда его окрылила. Все остальное теперь неважно. Главное, Надя жива… Немедленно, домой, сейчас же!

– Нет! – выкрикнул он сам себе, как приказ.

Надя жива – и хорошо. И ладненько. Перетерпи, подожди, хотя любое ожидание – пытка. Вспомнишь еще, узнаешь, где она. Но прежде – Чудак. Вернее, Аглая Всевидящая. К ней скорее. И только потом – домой.

Роману повезло: Аглая в тот вечер была дома. Узнав, что речь идет о предстоящем Синклите, согласилась на встречу немедленно. Ассистентка (приживалка?) провела господина Вернона в приемную, где стояли огромные, будто страдающие ожирением, кресла и между ними, зажатый, прорастал грибом рахитичный столик. Аглая в красном шелковом халате раскинулась в одном из кресел, выставив на обозрение шею и очень даже соблазнительные полуобнаженные груди.

Роман не стал развивать перед нею свою гипотезу о четырех стихиях, лишь сказал, что обеспокоен судьбой Чудодея, намерен предотвратить беду, и попросил рассказать, что открылось Аглае в ее видениях. С мельчайшими подробностями, потому что от этого зависит жизнь Михаила Евгеньевича.

Та сосредоточенно разглядывала холеные пальчики, потом приняла задумчивый вид и сообщила, не отрывая взгляда от фиолетовых ноготков:

– Пять тысяч.

В первый момент Роман не понял. Потом сообразил, и волна ярости захлестнула его. Хорошо, что в тот миг он до Аглаи не касался. А то бы превратил в мумию. Мгновенно.

– Речь идет о жизни Чудодея! – напомнил водный колдун.

– Милый мой, задарма никто больше не вкалывает. Прошли те идиотские времена. Труд чужой надо ценить. Я лично свой ценю. Так вот, если хочешь узнать, что я видела – плати.

Роман затряс головой.

– Ценишь? Да такой таксы нет – пять тысяч за предсказание.

– За предсказание, от которого зависит жизнь Михаила Евгеньевича, – уточнила она. Имя главы Синклита Аглая произнесла очень уважительно. – Или тебе жаль для Чудодея этих денег?

Хорошо бы облить этой твари голову водой, да заставить в колдовском сеансе все выболтать. Фляга с водой у Романа была при себе. Из Синклита господина Вернона за такой фокус могут выставить. А хоть и выгонят, что с того? Подумаешь, велика беда!

– Дело в том, что наличными у меня таких денег нет. Вы же знаете: целый год отсутствовал. – Роман почти натурально вздохнул и сел так, чтобы Аглая не могла видеть, как он достает флягу из кармана джинсов. – Я бы мог заплатить тысячу, а на остальное дать расписку. – Фляга была уже зажата в кулаке. – Через месяц все оплачу.

– У меня принцип – расписок не брать. Только наличные. Всегда.

– Может быть, сделаете исключение для меня? – Роман улыбнулся самой обворожительной улыбкой. – Все-таки, коллеги…

Он привстал и сделал вид, что хочет поцеловать ей руку. То есть, галантно ее за ручку взял, а свободной рукой из фляги воду на макушку плеснул. Всевидящая замерла. Глаза остекленели и смотрели прямо перед собой, не мигая.

– Ну, а теперь говори, Аглаюшка, – приказал водный колдун, – говори, любезная, что ты в своих прозрениях видала? Какая судьба Чудодея ждет?

– Смерть, – отвечала Аглая, глядя в пустоту.

– От чего?

– Неведомо. Сядет на ступени крыльца и умрет. Тихо умрет. Безбольно… – падали осенними листьями слова. – Ничего больше не вижу, муть… туман… туман…