Вештарский надсмотрщик промчался на коне через ворота, размахивая кнутом. Он полоснул по лицу женщину-рабыню, которая не успела отскочить в сторону. Она упала на дорогу, а вештарец подгонял коня, стремясь скорее добраться до спасительного гарнизона в крепости, наверху. Он промчался прямо по женщине, копыта и шпоры превратили ее тело в кровавое месиво. Чувствуя, как разум заволакивает пелена безумия, я отшвырнул в сторону единственного уцелевшего тридянина и бросился на вештарца. Я стащил его с седла, успел заметить страх на его лице и тут же размозжил его голову о ближайший камень, всадив прежде меч ему в живот. Потом выдернул клинок и снова воткнул в тело. И снова, и снова, выплескивая ненависть, которую, как мне казалось, я уже израсходовал в своих кошмарах.

Наверное, я кромсал бы вештарца вечно, но тут на мою окровавленную руку легла сильная ладонь, я обернулся и увидел измазанное углем лицо с белыми кинжалами на щеках. Блез. Его спокойствие окутало меня прохладным плащом. Он кивнул на дорогу. Огонь в моих жилах начал затихать, я услышал приближающийся топот копыт. Солдаты. Не меньше двадцати. Мы вместе отбежали от дороги, нашли остальных, посоветовали оставшимся рабам поторопиться, пользуясь покровом ночи и близостью холмов. С севера из Запада по Императорской дороге двигалась река факелов, не меньше пяти сотен солдат. Когда мы немного отъехали, я оглянулся, чтобы увидеть то, что увидят подъезжающие к крепости, – белый кинжал в человеческий рост, нарисованный на старых воротах.

Прошло не больше трех часов, и усталый отряд вернулся в зеленую долину, где ждали свои. По моему впечатлению, мы проехали от ворот крепости барона около трехсот лиг. Это было совершенно невозможно. Так же невозможно, как и то, что Блез один забрался на башню, убил двоих часовых, усыпив остальных, и открыл ворота, чтобы впустить нас. План был нелепый, поэтому действенный. Кому бы в голову пришло, что можно отбить целый караван рабов под самыми стенами замка Набоззи? Как, во имя всех богов, он сумел? Мое тело смертельно устало. Мой разум устал еще сильнее.

В сером утреннем свете, когда птицы уже начали беспокойно хлопать крыльями, предчувствуя близкий рассвет, я опустился на колени перед потоком и вычистил из-под ногтей засохшую кровь, потом смыл уголь с лица, позволяя грязной воде стекать в траву. Я хотел понять, хотел очистить свой дух. Лечение демона Сэты и мое яростное нападение на вештарца камнем легли на душу.

Остальные праздновали счастливое возвращение перед костром, на котором жарился олень, они вспоминали отлично подготовленное нападение и смеялись, радуясь освобождению рабов. Мне не хотелось принимать участия в праздновании. Я не сожалел о гибели работорговцев и погонщиков или о том, что на свободе оказались те рабы, которые были достаточно ловки и изобретательны, чтобы скрыться и спастись. Но в самой затее виделось много промахов. Похоже, мятежники понятия не имели о том, как устроен мир Я знал, что произойдет с теми, кого схватят снова, или с теми, кто был слишком слаб, чтобы бежать. Я знал, что будет с оставшимися в живых стражниками, когда барон узнает о нападении. Еще я знал, что произойдет с ближайшим поселением, когда дерзийцы обнаружат одного из своих с перерезанным горлом и без оружия в руках. Мне была невыносима мысль, что демон Сэты слышит мои мысли.

– Неистовый боец. Я верно тебя оценил. – Блез сидел на противоположном берегу потока, опираясь спиной на кривую сосну.

– Ты ничего обо мне не знаешь. – Я решил, что моей выдержки достаточно, чтобы не выпрыгнуть из собственной кожи от этого внезапного появления. Загадочность Блеза начала меня раздражать.

– Ты плачешь.

– Ты же говоришь, что я неистовый боец. – Неужели мне предопределено всю жизнь общаться с людьми, читающими мою душу как открытую книгу?!

– Я хочу понять. – Он подался вперед, его глаза блеснули в свете садящейся луны. – Ты печалишься не только из-за рабов, да? Фаррол сказал, что ты защищал дерзийца. Ты наверняка оплакиваешь и ту вештарскую свинью, которую изрубил. А меня учили, что эззарианским магам нет никакого дела до мира.

– Я хочу знать, как мы смогли за одну ночь проехать шестьсот лиг и как ты сумел попасть в дерзийскую крепость, которую ни разу не захватывали враги вот уже пять сотен лет. Может, расскажешь мне пару сказочек в обмен на мои?

Он покачал головой и засмеялся:

– Не сейчас. Пока что я тебя прошу об одном – дай мне знать, если вдруг надумаешь меня убить. Я найду несколько способов умереть, лишь бы не от твоей руки.

– А ты проследишь за тем, чтобы твой друг не прирезал меня во сне? Ты сможешь обезоружить его? – Это была уже не шутка, и Блез понял это.

– Не думай о моем друге. Ты под моей защитой. – Странно, но мне от этого не стало легче.

За две недели разбойники Лукаша проехали расстояние в три месяца пути. Каждый раз я клялся, что больше не стану участвовать в походе, и каждый раз Блез давал понять, что мое участие в битвах – расплата за доверие. Я уже успел выяснить, что никто в отряде понятия не имеет, куда Блез девает эззарианских детей, и он никому и словом не обмолвился, что я являюсь отцом одного из них. Я не мог бросить своего сына, поэтому ехал туда, куда меня везли.

Один раз мы оказались в центре Вайяполиса, чтобы похитить деньги, выплаченные в качестве налогов, у одного нечистого на руку сборщика по имени Говам. Было известно, что Говам сознательно завышает сумму налогов, собираемых с богатых купцов, и оставляет себе львиную долю, которой хватает и на то, чтобы платить нужным людям, избегая ответственности. Если человек не мог уплатить налог, Говам забирал его дом, лавку, его рабов или земли. Люди победнее должны были отдавать в казну десятую часть своих доходов, и многие не знали, что делать – платить налог или кормить детей. Говам делал вид, что сочувствует таким людям, он позволял им повременить с уплатой. Когда он выжимал все, что можно, из богатых горожан, то шел к бедным за долгом, заявляя, что его хозяин узнал о проявленном им великодушии. Денег, конечно же, не было, тогда он, оплакивая участь бедняка, забирал его жену, детей и продавал их вештарцам. Подобные вещи творились по всей Империи. Говам был не самым худшим.