–  А что будет тому, кто предложит решение?
– опять спросила Мария. Теперь она рассматривала пальцы правой руки и, видимо, была чем-то недовольна.

Я смутился, действительно, что я мог предложить своим соратникам за помощь в этом деле? Я никогда об этом не думал, как не думал и о том, что такой вопрос может вообще возникнуть.

Палыч толкнул Машку локтем, но она продолжала рассматривать свои ногти.

–  Я не знаю, Маша, - честно сказал я.
– Только любовь и вечную признательность.

–  Любовь - это хорошо, - заключила Машка.
– А какую любовь - физическую или платоническую?

–  Ну, это зависит… Видишь ли, Маша, скажем мужчине я не могу обещать физической любви, только дружбу. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

–  Понимаю, - кивнула она, - а женщине ты можешь пообещать что-нибудь, кроме дружбы?

–  Машка, перестань!
– крикнул Палыч.
– Мы тут серьезный вопрос обсуждаем, а у тебя только одно на уме!

–  Ну почему только одно, из-за одного не стоит и разговаривать. Я, может быть, в принципе хочу получить ответ.

–  В принципе я отвечаю - да!

–  Тогда слушай сюда, Лешенька, и вы, тупоголовые мужики, тоже слушайте и восхищайтесь. Если ампула находится в теле, но ее нельзя вынуть, это может говорить только об одном. Она с фотоэлементом.

Мы дружно уставились на Машу, а она усмехнулась и спросила:

–  Я вам нравлюсь?

Я быстро закивал, а она поморщилась и сказала:

–  Ну, тупые… В теле же темно, а если вскрыть, то станет светло. Это единственное изменение, которое может произойти с ампулой при операции. А если удалить эту ампулу в темноте, то она не активируется. Понятно?

–  Понятно!
– оживился я.

Ее идея показалась мне здравой.

–  Поэтому нужно сделать операцию в инфракрасном свете, и все дела. Понятно?

–  Понятно, - облегченно ответил я, - ты умница, Машка, я тебя люблю!

–  Все вы так говорите, - вздохнула она.

–  Теперь остается найти хирурга и инфракрасное оборудование.

–  Нет проблем, - в один голос сказали Порфирин и Машка.

–  Так, у меня уже есть выбор! Машенька, умничка, говори, я весь внимание.

Машка опять посмотрела на свои ногти и сказала негромким торжествующим голосом:

–  Я, к вашему сведению, дипломированная операционная сестра, это - раз. Я учусь в Первом медицинском, это - два. Моя будущая специальность - хирург, это - три. Я работаю в наркологической клинике, где вшивают очень похожие ампулы, только от пьянки, вшивают и извлекают, потому что мужики без пьянки не могут.
– Она выразительно посмотрела на своего отца.
– А извлекаю эти самые ампулы я, хирургам такие операции делать просто западло, это - четыре. Так что - хирурга вам искать не надо, хирург среди вас, это - я!

–  Ну, Машка!
– только и смог произнести я.

–  Можно я пару слов добавлю?
– поднял руку Порфирин.
– В трюме этого замечательного фрегата находится некоторое количество оружия. Исключительно для самообороны! Там же есть приборы ночного видения, в ассортименте. Я думаю, что мы сможем подобрать Машутке что-нибудь подходящее.

–  Bay!
– крикнула Машутка.
– Пойдем, посмотрим. А ты, Джеймс, оставайся тут, я с Димочкой пойду!
– и она подала руку опешившему Дмитрию Порфирину.

Если он и походил сейчас на паука, то очень взволнованного…

Маша и Порфирин ушли в трюм изучать технику ночного видения. Пентелин получил нужную сумму денег и отправился за Светланой, одиноко скрывающейся пока на конспиративной квартире Годунова. Палыч сидел рядом со мной, намекал на русский народный обычай - обмывать удачное завершение какого-либо, не обязательно трудного, предприятия и заглядывал мне в глаза, ожидая положительного ответа. Я молчал и сожалел о том, что мог сам поехать за Светланой, однако получалось так, что сидение перед телевизором было сейчас важнее.

Вернулись из трюма Маша с Порфириным, Порфирин нес украшенную иероглифами коробку, а Маша была грустна и теребила обтрепанные края шортиков.

–  Вот, - сказал Порфирин, - нашли.

Он сел в самый угол лавки, положив рядом с собой коробку.

Маша села рядом со мной и стала грустно разглядывать тоскующего отца.

–  Включи телик, - сказал я Порфирину.

По телевизору шел концерт, судя по всему - юмористический. Артисты на сцене делали нелепые ужимки и говорили неестественными голосами, некоторые мужчины были переодеты в женщин, и это почему-то особенно нравилось публике. Несколько слов, сложенных в предложение, уже вызывали взрыв хохота на сцене и в зале, за кулисами стояли артисты и тоже веселились. Их смех был особенно непонятен.