СЕМИРАМИДА

Светлой памяти И. Ф. Анненского

Для первых властителей завиден мой жребий, И боги не так горды. Столпами из мрамора в пылающем небе Укрепились мои сады.

Там рощи с цистернами для розовой влаги, Голубые, нежные мхи, Рабы и танцовщицы, и мудрые маги, Короли четырех стихий.

Все манит и радует, все ясно и близко, Все таит восторг тишины, Но каждою полночью так страшно и низко Наклоняется лик луны.

И в сумрачном ужасе от лунного взгляда, От цепких лунных сетей, Мне хочется броситься из этого сада С высоты семисот локтей. [1909] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

СТАРЫЙ КОНКВИСТАДОР Углубясь в неведомые горы, Заблудился старый конквистадор, В дымном небе плавали кондоры, Нависали снежные громады.

Восемь дней скитался он без пищи, Конь издох, но под большим уступом Он нашел уютное жилище, Чтоб не разлучаться с милым трупом.

Там он жил в тени сухих смоковниц Песни пел о солнечной Кастилье, Вспоминал сраженья и любовниц, Видел то пищали, то мантильи.

Как всегда, был дерзок и спокоен И не знал ни ужаса, ни злости, Смерть пришла, и предложил ей воин Поиграть в изломанные кости. [Май 1908] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ДУША И ТЕЛО

I

Над городом плывет ночная тишь, И каждый шорох делается глуше, А ты, душа, ты всё-таки молчишь, Помилуй, Боже, мраморные души.

И отвечала мне душа моя, Как будто арфы дальние пропели: "Зачем открыла я для бытия Глаза в презренном человечьем теле?

Безумная, я бросила мой дом, К иному устремясь великолепью, И шар земной мне сделался ядром, К какому каторжник прикован цепью.

Ах, я возненавидела любовь Болезнь, которой все у вас подвластны, Которая туманит вновь и вновь Мир, мне чужой, но стройный и прекрасный.

И если что еще меня роднит С былым, мерцающим в планетном хоре, То это горе, мой надежный щит, Холодное презрительное горе."

II

Закат из золотого стал как медь, Покрылись облака зеленой ржою, И телу я сказал тогда: "Ответь На всё провозглашенное душою".

И тело мне ответило мое, Простое тело, но с горячей кровью: "Не знаю я, что значит бытие, Хотя и знаю, что зовут любовью.

Люблю в соленой плескаться волне, Прислушиваться к крикам ястребиным, Люблю на необъезженном коне Нестись по лугу, пахнущему тмином.

И женщину люблю... Когда глаза Ее потупленные я целую, Я пьяно, будто близится гроза, Иль будто пью я воду ключевую.

Но я за всё, что взяло и хочу, За все печали, радости и бредни, Как подобает мужу, заплачу Непоправимой гибелью последней.

III

Когда же слово Бога с высоты Большой Медведицею заблестело, С вопросом: "Кто же, вопрошатель, ты?" Душа предстала предо мной и тело.

На них я взоры медленно вознес И м 1000 илостиво дерзостным ответил: "Скажите мне, ужель разумен пес, Который воет, если месяц светел?

Ужели вам допрашивать меня, Меня, кому единое мгновенье Весь срок от первого земного дня До огненного светопреставленья?

Меня, кто, словно древо Игдразиль, Пророс главою семью семь вселенных И для очей которого, как пыль, Поля земные и поля блаженных?

Я тот, кто спит, и кроет глубина Его невыразимое прозванье: А вы - вы только слабый отсвет сна, Бегущего на дне его сознанья! [1919] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

КАНЦОНА ПЕРВАЯ Закричал громогласно В сине-черную сонь На дворе моем красный И пернатый огонь.

Ветер милый и вольный, Прилетевший с луны, Хлещет дерзко и больно По щекам тишины.

И, вступая на кручи, Молодая заря Кормит жадные тучи Ячменем янтаря.

В этот час я родился, В этот час и умру, И зато мне не снился Путь, ведущий к добру.

И уста мои рады Целовать лишь одну, Ту, с которой не надо Улетать в вышину. [1919] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

КАНЦОНА ВТОРАЯ И совсем не в мире мы, а где-то На задворках мира средь теней. Сонно перелистывает лето Синие страницы ясных дней.

Маятник, старательный и грубый, Времени непризнанный жених, Заговорщицам-секундам рубит Головы хорошенькие их.

Так пыльна здесь каждая дорога, Каждый куст так хочет быть сухим, Что не приведет единорога Под уздцы к нам белый серафим.

И в твоей лишь сокровенной грусти, Милая, есть огненный дурман, Что в проклятом этом захолустьи Точно ветер из далеких стран.

Там, где всё сверканье, всё движенье, Пенье всё,- мы там с тобой живем. Здесь же только наше отраженье Полонил гниющий водоем. [Апрель 1921] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.