Шрифт:
Бомбу придумать не удалось, а больше он ничего не умел. И знакомое ощущение острой беспомощности опять кольнуло его.
Володя, пока мог, тушил зажигалки. Борька ящики для мин сколачивал, пока гвозди были… Пока были… Гвозди!
Их сейчас нет, и мина, которая должна взорвать фашистский танк, взорвет его. А Протасов свежими, новенькими гвоздями прибивает к своим дровам фанеру.
Сколько надо гвоздей, чтобы сколотить корпус для мины? Хотя бы один ящик! Может быть, именно эта мина попадет под гусеницу "тигра" или "фердинанда", и стальное чудовище заполыхает оранжевым огнем, бессильно уронит длинный орудийный ствол…
Протасов поймал Костика, когда он вытаскивал плоскогубцами двадцать седьмой гвоздь. Костик почувствовал, как тяжелая рука ухватила его воротник, и сжал в правой руке плоскогубцы, а в левой – добычу.
– Змееныш… – с придыханием сказал Протасов, и лицо у него было даже не красное, а сиреневое. – Я все знаю, я давно вижу… Я в милицию…
Он потянул воротник, но Костяк рванулся с такой яростной силой, что пальтишко затрещало, а Протасов качнулся и не выдержал, отпустил.
Костик упал, но тут же вскочил, оттолкнувшись от мокрой земли сжатыми кулаками. Затем отступил на два шага, потому что Протасов опять потянулся к нему. Глядя в его лиловую рожу, Костик сказал:
– Тыловая крыса.
– У-у-у! – тонко закричал Протасов и почему-то замахал руками. Костик побежал. Протасов кинулся следом, но сразу отстал. Костик обернулся, бросил в него плоскогубцами и выскочил со двора на улицу…
Он бежал по теплой и тихой вечерней улице, и прохожие удивленно оглядывались на него. Он бежал, сдерживая закипающие слезы. Бежал, как бегут в атаку, когда самое главное – бить врага наповал.
Он бежал и видел перед собой немецкий танк, охваченный ревущим пламенем. И никакие силы не заставили бы его разжать ладонь и отдать гвозди.
1971 г.
ПОБЕДИТЕЛИ
Вечера в августе гораздо темнее, чем в середине лета. В половине десятого над лугами и полянами синим туманом стоят сумерки, а в лесу настоящая ночь.
В этой ночи голосом физрука Валерия Петровича грозно ревел мегафон:
– Локтев! Володя Локтев! Возвращайся в штаб! Игра закончена! Слышишь?
Конечно, он слышал. Все, кто был в лесу за несколько километров в округе, не могли не слышать этого металлического рева.
– Локтев! Ты что, хочешь неприятностей?
Он не хотел неприятностей. Он хотел победы армии "лесных стрелков" или хотя бы почетного мира. И потому уходил в чащу от мегафонного крика и жидких ребячьих голосов, сообщавших, что "все равно уже все кончилось".
Это была неправда. Не могло так кончиться. В правилах было сказано:
"Игра заканчивается, когда в одной из армий все бойцы взяты в плен или считаются убитыми".
"Ха! В плен! Убитыми!" Он ловко ушел из кольца вражеских часовых, когда пленников вели к штабной палатке "таежных следопытов", а на его желтой майке по-прежнему два красных погона с буквами "ЛС".
– Вова! – Это голос Нины, отрядной вожатой.
– Вов-ка! На костер опаздываем из-за тебя! – Это Степка Бродяков, командир "лесных стрелков". Как же так? Значит, он сдался? Значит, ему уже все равно?.. Ну конечно. Костер для него главнее. Степка целую смену, говорят, возился с самодельной электрогитарой, чтобы выступить сегодня на концерте у костра. С дурацкой песенкой про любовь и свидания. Почему этого длинноволосого балбеса назначили командиром? Потому что он сильный и большой?
Но если сдаются командиры, если погибают бойцы, это еще не все. Не все, если живы трубачи.
В наступившей тишине стало слышно, как шепчут лесные вершины и попискивает ночная птица. Вовка Локтев стал продираться сквозь заросшую ложбинку на открытое место. Хрустели мелкие сучья. Костлявыми пальцами они хватали "лесного стрелка" за колени. Сухие иголки втыкались в майку и царапали кожу.
Вовка выбрался на лужайку, заросшую иван-чаем и высокими травами с мохнатыми зонтиками цветов. Что-то зашелестело и шарахнулось у Вовкиных ног. Он тоже шарахнулся и опасливо переступил сандалиями. Сердце бухало. Пока слышались голоса, ему было не страшно! А сейчас обступало молчание, в котором таилась неизвестность.
Вокруг поляны стояли черные сосны. Над ними висело еще не совсем потемневшее небо, а в нем еле виднелся бледный маленький месяц. Месяц-мальчишка. Такой же одинокий и потерянный, как горнист разбитой армии…
Вовка сердито тряхнул головой и поднял мятую кавалерийскую трубу.
Переливчатый сигнал атаки серебряными шариками раскатился по лесным закоулкам и полянам. Только в .атаку идти было некому. Трубач Вовка Локтев остался единственной боеспособной единицей своего войска.
И, чтобы не дать врагу полной победы, он все дальше уходил в леса, играя свой сигнал: "Мы еще живы! Мы еще не разбиты совсем!"