— Это хорошо, — сказал Антон. — Будет проще тебя увезти, моя красавица.

И она уже сама начинала верить в то, что казалось сказкой. Квартира в Париже, дом в Шампани и даже маленький самолет, чтобы летать к другу в Канны.

— А ты не будешь меня стесняться? — спрашивала она.

— С какой стати?

— «С какой, с какой»! Из-за роста, конечно.

— Ну что ты, девочка моя! — Он осторожно прижимал ее к себе так, что она чувствовала все его тело.

— А тебе лучше как: когда я с тобой как девочка или как взрослая женщина? — продолжала допрашивать она.

— Это вопрос! — Она не видела его лица, но знала, что он улыбается. — Пожалуй, как девочка. Но и как женщина тоже.

— А ты случайно не педофил?

— Не знаю… Не было случая подумать.

— Похоже, не педофил, — делала она заключение. — Значит, ты любишь только меня. ?

— А кого же еще. Конечно тебя.

У него была жена-гречанка, с которой они уже больше пяти лет жили отдельно.

— Обыкновенный банал, — рассказывал он, слегка морщась. — Был в Латинской Америке, вернулся без предупреждения, застал не одну. В постели, естественно. Сразу повернулся и поехал снова в аэропорт… С тех пор я ее не видел…

— Она тоже в Париже?

— Не думаю, — сказал он. — По крайней мере, год назад жила в Индии. Восточные культы и все такое. Поселилась в буддистском монастыре. Кстати, надо спросить у адвоката, куда он ей переводит содержание…

— Идиотка! — не сдержалась Ника.

— Почему? — удивился он. — Я же сказал: банальная история.

— Ну уж нет! Изменить лучшему в мире мужчине — это не банальная история! Для меня такое просто невозможно!

Он рассмеялся, прикоснувшись губами к ее затылку.

Нет, она не верила в свое счастье. Даже когда она лежала, положив ему голову на грудь, а он говорил ей о своей любви, об их будущей жизни, Ника знала: этому не бывать. Но все же слушала, сладко мечтала вместе с ним. Лишь иногда пробовала слабо возразить:

— Ну кем я там буду?! Тут я заслуженная артистка. А там? Пустое место? А я, между прочим, звезда.

— Конечно, — соглашался он. — Ты и там будешь моей звездой.

— Не слишком ли много звезд в одном помещении? А потом?

— Что — потом? — переспрашивал он.

Но она пугалась и не продолжала этот разговор. Миллионы женщин каждый день сходятся с миллионами мужчин и слышат от них слова о вечной любви. Но только что от этого остается уже через несколько лет?

Ника прыгала от радости, когда услышала по радио, что тот самый просвещенный шейх решил создать на своей земле музей европейских искусств и закупил на десять миллионов картины и скульптуры Антона.

— Подожди, девочка, подожди, — остановил ее Антон, — откуда ты это взяла?

— Из кухни! Только что сказали на кухне! — ликовала она.

— Десять миллионов чего? Долларов или рублей? Если рублей — в это еще можно поверить. А долларов — маловероятно.

Антон принялся тут же звонить в Шампань. К телефону никто не подошел. Тогда он позвонил в Париж своему адвокату, получил подтверждение и, положив трубку, сказал неожиданно серьезно, почти трагическим голосом:

— Все правда. В долларах.

Она слабо представляла, что за работы он хранил в Шампани, и спросила:

— Это мало или много?

— Как тебе сказать? Я-то все равно считаю, что мало, однако столько мне бы никто сегодня не дал. Но главное — работы уйдут, и у меня их больше никогда не будет.

Уже были взяты билеты. Но Ника не решалась идти к директору с разговором об отъезде. К тому же Аркадий, узнав о крушении их номера, мог бы силой ее куда-нибудь запереть. Он ведь постоянно уговаривал ее вернуться.

— Слышь! — убеждал он. — Ну дурак я был! Но раньше-то что, тебе со мной плохо было? Хочешь, на колени встану? Или Клавке при всех в морду плюну? Куда уходишь-то, хоть скажи?

Прекрасный марсианин решил увезти на далекую планету земную карлицу. Он пел ей песни о своей любви, и она в них поверила. Но хеппи-энда не произошло. В тот день все как-то не задалось с самого утра.

Утром Антон собрал всех двенадцать парней и привез своего учителя — старика-художника. В середину он встал сам.

Парни стояли в плавках и ухмылялись. Святые апостолы смотрели с их тел на мир огромными печальными глазами, словно понимали, сколько горя и боли придется вынести каждому из них вместе с отданным им в науку человечеством, пока это самое человечество учится жить по заповедям, которые принес им Учитель. Пока парни делали лица подобающими моменту, серьезными, Ника вручила старику снимок всей этой композиции, который она сделала накануне. Она понимала, что участвует в историческом моменте — ведь это был первый показ. Художник взял его и равнодушно, не поблагодарив, сунул в карман белого старомодного пиджака. Лицо его становилось все более хмурым.