Далее рецензент излагает позицию автора книги "Суть Ислама":

"Наср, защищая Ислам и демонстрируя различные его - неоспоримые - достоинства, не ограничивается такой чисто защитной позицией, но переходит в контратаку и, вспоминая различные бедствия западной истории хотя бы в одном 20 веке, задает вопрос: "Что случилось в Европе? Что в ней неправильно?" И он же отвечает: Религия, всякая, это хорошо. Секуляризм это плохо. Атеизм это плохо. Масс-медия - плохо. Города - тоже плохо. Салман Рушди - богохульник. Наср выражает презрение к "так называемому веку Просвещения", считая его на самом деле веком затемнения умов и душ".

Отвечая на эти обвинения, Джеймс Кэрролл пишет:

"Такая дихотомическая позиция неизбежно пренебрегает динамическим характером традиционных религий, которые меняются несмотря на то, что склонны отрицать это. Столь же неправомерно такая позиция рассматривает секулярное мировоззрение, созданное Просвещением, которое включает в себя начало самокритики. Не только Ислам спрашивает: что плохо в Европе?
– Европа сама себя об этом спрашивает. И Америка тоже задает такие вопросы относительно самой себя".

А Ислам таких вопросов себе не задает - так можно сформулировать вывод Джеймса Кэрролла.

Но нас сейчас интересует не столько Ислам, сколько религия вообще, - как, впрочем, ставит вопрос сам автор рецензии на книгу "Суть Ислама". Совершенно верно указав на исторические, скажем так, промахи западного христианства - такие как крестовые походы или Инквизиция, Джеймс Кэрролл говорит далее, что западные христианские деноминации менялись с течением истории, развивались и усовершенствовались в своей активности. Конечно, Реформация создала иной, чем в католицизме, тип христианской практики и вообще сама по себе была громадным шагом к секуляризации европейской жизни, став в сущности одним из элементов позднейшего Просвещения. Крестовые походы, Инквизиция, теократический проект как таковой - всё это относится к католицизму. Существует, однако, такое понятие, как протестантский фундаментализм: к нему принадлежат встречающиеся в Америке убийцы врачей-гинекологов, делающих аборты. Конечно, такие люди ни в коем случае не задают тон западной жизни, это маргинальное явление. Но вообще не мешало бы сказать, что секуляризация Запада - не столько результат имманентного развития религии и церкви, сколько вытеснение их из главного культурного потока. Церковь претерпевала этот процесс, а не активно в нем участвовала (разумеется, нужно помнить, что в протестантизме понятие церкви принципиально ослаблено, вообще выведено за скобки религиозной жизни). Поэтому можно сказать, что на Западе не столько христианская религия изменилась, сколько переменилась сама структура культурной жизни, в которой религия перестала быть культурной доминантой.

Если теперь мы вернемся к статье Ренаты Гальцевой, то главным в ней окажется неприятие этого основного факта западной истории - и следующие отсюда выводы в отношении России. Схема ее мыслей такова: Запад порвал с христианством и, создав на секулярной основе преуспевающую цивилизацию, соблазнил тем самым Россию. Вестернизация России, однако, не удается, порождая такие явления, как коммунизм в прошлом или - в настоящем - разгул аморализма и преступности под маской демократических свобод. С другой стороны, никакие попытки русской вестернизации не устраивают Запад, продолжающий Россию не любить. Не любит же он ее потому, что в основе своей она осталась страной христианской и тем самым - самим фактом своего существования - ставит препятствие победоносному расширению западной - секулярно-просветительской - идее и практике.

Текстуально:

"Россия лежит камнем преткновения на пути "прогресса",- пишет Рената Гальцева, ставя слово "прогресс" в кавычки.
– И хотя ее хулители объясняют свои претензии к ней неспособностью страны стать правовым демократическим государством, на самом деле их раздражает прежде всего не это - по свободам мы сейчас впереди планеты всей, - но атавизм православной ментальности и приверженность культурной традиции, отчего Россия не вписывается в секулярную траекторию европейской истории. Не политические, а более глубокие духовные и душевные барьеры невидимо и упрямо выстраивает Россия на триумфальном марше политкорректности, не приемля (пока!) новейшей стилистики: беззастенчивого гедонизма, бесцеремонной саморекламы, бессердечного индивидуализма, формалистского панъюридизма, утратившего интерес к различению правых и виноватых по существу. (:)

В тяжбе с Россией либеральный Запад ведет тяжбу с собой, изменяя своей европейской христианской цивилизации (которой Россия изменила в 1917 году). (:) Судьба России, выдающаяся свои трагизмом среди всех европейских стран, - это судьба мессианской наследницы Израиля, а любой мессианизм : наказуем в этом секулярном мире; неисполненный же мессианизм наказуем вдвойне. Мы пережили великий обман, променяв путь спасения на утопию. Теперь стоим перед бездной пустоты и новой утопией. Переживем ли это? Такого опыта страна еще не знала".

И следующий отсюда вывод формулирован так:

"Непродвинутость" России осталась единственным резервом Европы, чтобы ей возвратиться к самой себе".

Я говорил вначале, что Рената Гальцева сделала попытку выступить в роли Петра Струве или даже в роли коллективного автора сборника "Вехи". Во всяком случае, такова ее претензия. Но получилось у нее - самое настоящее непереваренное и, соответственно, засорившее ее умственный организм славянофильство самого что ни на есть классического образца, времен Хомякова и Константина Аксакова. С этим даже спорить не хочется - настолько это явление изжитое, потерпевшее скандальный исторический провал. Но приходится - ибо, как видим, все эти окаменелости продолжают привлекать по-настоящему культурных людей, к числу которых, несомненно, относится г-жа Гальцева.

У американского писателя Уильяма Сарояна (американцы говорят Сароян) есть рассказ "Читатель Всемирной Панорамы". Если следовать этому определению человека по читаемой им литературе, то я бы назвал г-жу Гальцеву читательницей русской классики.

Вспомним при этом, что героем рассказа Сарояна был мальчик-подросток. Что-то подростковое есть и в рецепции Ренатой Гальцевой священных русских текстов.

Откуда она взяла, что путь России был мессианистическим? что доминантой этого пути был поиск спасения? Да из Достоевского, из "Дневника писателя" - весьма сомнительного продукта русского гения. В свою очередь религиозное народничество идет у Достоевского от старших славянофилов, а те были совестливыми барами-помещиками, испытывавшими комплекс вины в отношении угнетавшегося ими народа. Отсюда этот идеологический концепт - о святости русского народа и открываемом в его опыте пути христианского спасения, о народе как носителе христианского сознания по преимуществу. Славянофилы были готовы отождествлять, по звуковому подобию, слова крестьянство и христианство. Каковы же были корни идеализации народа у Достоевского - лучше лишний раз не напоминать его чувствительным поклонникам. (Читайте известный текст "Достоевский и отцеубийство".)