Хотите западную параллель, причем новейшую, русскому народопоклонству? Да эта самая пресловутая политическая корректность - плод воспоминаний западной интеллигенции о расовой, половой и культурной сегрегации. При всей ее временами фарсовой извращенности, политкорректность - этический феномен, плод обеспокоенного нравственного сознания. А г-жа Гальцева ставит ее в тот же ряд, что разнузданный гедонизм, бессердечный индивидуализм и панъюридизм. Невольно думается: эх бы России такой панъюридизм! Похоже, что автор Нового Мира считает предпочтительным суд по совести, а не по закону. Интересно, может ли она привести представительный пример из русской истории о суде по совести? А если таковые и случались, то в устроенных на западный лад либеральных судах 19 века. Но как раз за такую практику и обрушивался на институт присяжных обожаемый Достоевский.

Коли уж тут у нас мелькнула тень Зигмунда Фрейда, то не хочется сразу выходить из-под ее освежающего присутствия, - поэтому приведу такую цитату из статьи Ренаты Гальцевой; точнее, это будет цитата в цитате. Напоминая о концепции русской всечеловечности, она пишет:

"Однако и там, в западной дали, тоже находятся всечеловеки - не новейшей, либеральной формации, а в старом смысле, со всемирной отзывчивостью, опять же по Достоевскому, только уже по отношению к нам, русским. Среди привычных недружелюбных штампов вдруг да и услышишь голос живой души, вырвавшийся за очерченный круг, как, например, голос французского актера и режиссера Робера Оссейна: "Россия - это не государство, это миссия: В России есть нечто необъяснимое, заставляющее восхищаться и плакать, это вечная страна, пронизанная инстинктивной, прирожденной мистикой" (конец цитаты из Оссейна).

Во-первых, позволительно усомниться, что киноактер понимает Россию больше, чем академик Безансон, жизнь посвятивший изучению этой темы. Знакомство Оссейна с Россией, в частности с Достоевским, в культурном плане скорее всего ограничивается его участием в экранизации "Преступления и наказания" в середине 50-х годов, где он играл Раскольникова, а Соню Мармеладову - Марина Влади. Но тут нелишне напомнить, что Марина Влади одно время была его женой. Кто знает, может быть, восторги и рыдания Оссейна вызваны не столько Россией, заведомо ему неизвестной, сколько воспоминаниями о женитьбе на этой женщине русского происхождения?

Читая нынешних поклонников славянофильства, не перестаешь удивляться, чем они до сих пор способны привлечь людей вроде бы грамотных, и не просто грамотных, а находящихся на неких культурных высотах. Помню, у меня была в свое время сходная полемика с ныне покойным Вадимом Борисовым. Выступая в Италии в горбачевские еще времена, он тоже призывал заблудшую Европу вернуться к русской истине как единственному пути спасения. Я понимаю, что можно не любить современный Запад с его потребительством и массовой культурой, можно негодовать по тому поводу, что Мадонной называет себя детройтская девка, умеющая только вертеть задом и передом, но что он, Запад, может обрести в России, даже старой, классической, славянофильской, толстовско-достоевской? Происходит то, о чем говорили еще первые критики славянофильства: славянофилы противопоставляют реальной Европе выдуманную, идеализированную Россию. Нынешние противопоставляют реальному Западу старые русские книги. Можно допустить даже, что подобные разговоры были еще как-то допустимы в середине девятнадцатого века, когда Европу раздирали революции, а гениальный поэт Тютчев писал в 1848 году, что Россия - утес, о который разобьются волны этих революций. Несколько позже Достоевский подсчитывал, во сколько миллионов голов обойдется Европе социализм (в сто). Но после семнадцатого года такие разговоры можно было бы и прекратить? Ведь этих самых ста миллионов где не досчитались?

Если б г-жа Гольцева не была так ослеплена нелюбовью к незнаемому ею Западу - знаемому только по книгам, а это не знание, - то она могла бы по-другому оценить отношения, выстраивающиеся по оси Россия - Запад. Взять ту же политкорректность. Можно согласиться с тем, что до добра она не доведет, и об этом уже говорят ее западные критики, - но ведь мы условились на том, что это явление этическое и типологически, так сказать, русское. В том-то и урок, что этику нельзя ставить в основу политики - а ставить надо прагматический расчет и правовые нормы. То есть - окончательно разжевываю эту мысль - опасность обозначается для Запада там, где начинает появляться нечто в русском высоком стиле.

Чему учит жизнь на Западе - реальном, а не философскими книгами представленном? Тому, что не нужно искать в реальности Истину с большой буквы, что жизнь как таковая, и даже благополучная жизнь (последняя как раз в наибольшей мере), есть не что иное, как перебивание из кулька в рогожку. И это много лучше того, чтобы с высот духа ниспадать в адовы бездны - русская модель. А книги читать, причем хорошие, никто на Западе не мешает. Зайдите в любой книжный магазин в Нью-Йорке: там этих Толстых и Достоевских - ешь не хочу, всегда, как говорится, in print. Значит, кто-то их всё-таки читает. Но это не мешает американским читателям заниматься реальным делом. Прочитает такой янки "Братьев Карамазовых" и идет на биржу как ни в чем не бывало. Такова се ля ви; пардон май френч, как говорят те же янки.

Я помню впечатление, произведенное на меня первым же манхэттенским книжным магазином: это был не книжный магазин, а космос. И я тут же понял некую прагматическую истину: в книгах истину не найти, ибо всех книг всё равно не прочитаешь. Но в России этого до сих пор понять не могут, тем более сейчас, когда все книги стали доступны, а жизнь к лучшему не изменилась. Вывод сделан такой: еще больше читать. Вот и Александр Панарин, изучивший всех на свете политологов, выучился теперь вдобавок "ботать по Дерриде", как явствует из статья Ренаты Гальцевой. А результат? "Православная цивилизация как глобальный проект". Гора родила даже не мышь, а какую-то минус единицу. А Солженицын ему за это - премию. Смешные люди. Но как раз Панарина я понимаю: он играет, может быть сам того не понимая, но игра это увлекательная: из ста прочитанных книг сделать еще одну, игра в кубики или, если угодно, в бисер. Философия вообще, за редкими исключениями, такая игра. Уж г-жа Гальцева наверняка знает, что Гегель, к примеру, - чисто игровое построение.

Нельзя, однако, сказать, что статья "Тяжба о России" сплошь неправильна. У г-жи Гальцевой в этой статье есть, как говорил Фома Опискин, зернистые мысли. Например, о том, что Россия была подморожена коммунизмом, под ледяной корой которого сохранялся потребный культурный идеализм. То есть коммунизм не всегда мешал появлению хороших людей, он даже их консервировал. Какой уж там гедонизм или панъюридизм при Сталине. Вот и оставался единственный выход: хорошие книги читать, преимущественно русскую классику, которую коммунисты, что много раз отмечалось, по какому-то недоразумению не запретили. Но г-жа Гальцева тут кое-чего не договаривает или даже не додумывает. Ведь каково было глубинное содержание советского интеллигентского идеализма? Тоска по Западу, по воображаемой сверхкультурной западной жизни (не говоря уже о материальном изобилии таковой). Потом Запад раскрылся во всей красе, и русские интеллигенты ужаснулись его действительной простоте, можно сказать, элементарности. Об этих русских иллюзиях и разочарованиях писал еще Герцен в "Былом и думах": мы думали - сплошной Гегель, а оказалось - мелочная лавочка на углу.